Анастасия Заворотнюк - Я – Настя! Страница 7

В школе-студии МХАТ меня прослушали, после первого тура назвали мою фамилию и дальше все пошло как по маслу. Я успокоилась: а чего я мечусь? В душе я уже давно актриса – теперь надо это продемонстрировать и все, дело в шляпе. Я решила – не буду волноваться так как в ГИТИСе. Собралась с духом и читала без ужаса и страха.

Но на этом мы с папой не остановились – мы с ним еще и в Щукинское училище пошли. И дойдя до финала я услышала в свой адрес (точнее – в адрес моей Наташи Ростовой, которую я читала) нечто потрясшее меня: «Очень талантливая девушка Настя Заворотнюк. Нам и добавить нечего – просто готовая артистка!». Вот этот удар был хитрый и страшно болезненный. Я же вообще была желторотым птенцом – ни опыта, ничего – а мне такие «комплименты» отвешивают. С холодком да подковырочкой.

В итоге я поступила и во МХАТ и в ГИТИС.

В ГИТИСе мое прослушивание в финале «разукрасил» папа. Пока я читала, все преподаватели из приемной комиссии постоянно косились в окно. Я как-то на нервной почве не обратила на это особого внимания, а оказывается, за окном стоял мой папа и вместе со мной проговаривал все мои тексты слово в слово – практически в унисон со мной. Преподаватели не могли оторвать от него глаз – настолько он был вовлечен в процесс.

А как выступил Армен Джигарханян?! Я уже не помню, что я читала, как вдруг он своим хриплым завораживающим голосом: «Деточка… А пррро любовь можешь?». Я чуть не упала. Но стала читать Цветаеву. В общем, приемная комиссия ГИТИСа была в восторге, несмотря на ту первую неудачную консультацию, на которую, как оказалось, вообще можно было не ходить. ГИТИС был покорен. Но я выбрала МХАТ. Я поступила на курс Авангарда Николаевича Леонтьева. Счастью не было предела – я наконец-то оказалась в своей среде.

5.

Все мое детство прошло под знаком любви и счастья, но комплексов все равно была масса – и эта худоба, и вечное осознание того, что девочка должна быть скромной, и первое-второе-третье-компот, и бантики, и как у всех, и так далее… Все эти жесткие установки и навязанные нам ценности, которые в детстве кажутся такими невинными, вырастают в таких монстров, когда мы становимся взрослыми! Эти комплексы питаются нашими гормонами, пока мы растем, а страхи разрастаются как бройлерные цыплята. И даже поступление в театральный институт, даже обучение там не повлияло на мое самоощущение – мне все время казалось, что надо мной сжалился кто-то могущественный, как будто я как рыбка на суше задыхалась, а потом кто-то по доброте душевной взял меня за хвостик и опустил в банку с водой – я попала в свою среду, где могла существовать. Но это существование было пронизано бесконечной болью, страхом и неуверенностью в своих силах, завтрашнем дне и светлом будущем. Мне было сложно выйти на сцену. Звучит как полный бред! Сказать кому-нибудь в Голливуде – не поверят.

Когда я училась в театральном, все вдруг начало рушиться – старые ценности теряли смысл, новые же не выдерживали никакой критики, старые идеалы крошились в руках при одном только прикосновении и уходили словно песок между пальцев. Новых же понятий о том, какой надо быть, никто не предлагал. Я была в растерянности, если честно. Вот, например, во МХАТе, где я училась, про деньги, про гонорары было не принято говорить. А как жить – было совершенно непонятно. И возникало какое-то страшное чувство вины за то, что я вообще об этом думала, о том – как, собственно, жить, что есть. А не о высоком, великом, непреходящем. Как будто люди – это бестелесные существа, питающиеся эфиром. А от чувства вины комплексов нарастает еще больше. Моя неуверенность просто сбивала меня с ног, подгибала мои колени в самый неподходящий момент. Подумать только – на показе самостоятельных отрывков мне даже удалось запутаться в костюме. Жаль, что это была не комедия, тогда бы мне хоть как-то удалось выкрутиться. А тут – на тебе. Стою, как мертвая, шаль сползает с плеч, я пытаюсь как-то исправить положение, но она и вовсе падает, я замираю, но понимаю – поздно. Мои каблуки уже плотно застряли в хитросплетениях проклятого аксессуара, зажим просто чудовищный, и мой любимый ступор. Не могу пошевелиться. Чувствую себя как минимум памятником. Вот, пришла постоять.

Уже во время первой сессии я оказалась на грани отчисления. Меня могли отчислить не за профнепригодность, а за беспомощность.

В общем, состояние у меня было – не фонтан. К тому же я страшно тосковала по родителям. Нам очень сложно приходилось друг без друга: у нас такие отношения «пуповинные». Мы друг без друга долго физически не можем. Мы жили телефонными разговорами. Я бегала звонить на Центральный Телеграф, который к моему счастью, находился в двух шагах от школы-студии МХАТ. Я скучала по домашнему уюту, по привычным и любимым звукам дома, по нашим бесконечным разговорам… А если я заболевала и у меня поднималась температура, папа брал билет на самолет и через три часа прилетал в Москву. И привозил с собой самое лучшее лекарство от всех болезней – астраханскую черную икру.

Но я все равно очень страдала от одиночества и отсутствия покровителя. И у меня появилась своя «почти мама» в Москве. И дом, где я любила бывать – дом нашей преподавательницы Натальи Дмитриевны Журавлевой, дочери знаменитого чтеца Дмитрия Николаевича Журавлева.

Наталья Дмитриевна пришла к нам на курс в очень сложный момент своей жизни. Она потеряла любимого человека – своего супруга, потеряла смысл жизни, и не могла справиться с горем. И чтобы она хоть как-то ожила, Авангард Николаевич и Олег Павлович пригласили ее к нам преподавать сценическое слово. И мы всем курсом как ее обняли! Она чудо-человек, невероятная умница, удивительно мудрая. Вокруг нее всегда было множество интересных людей, и мы все потянулись к ней. Мы получали огромное удовольствие от занятий с ней: учили отрывки, работали над чтецкой программой. Не секрет, что такая практика необходима любому артисту, который серьезно относится к своей профессии. Но в театральных вузах на тот момент этот жанр уже отсутствовал – умер от невостребованности. А у нас на курсе его возродили специально для Журавлевой.

У меня с Натальей Дмитриевной сложились очень теплые, доверительные отношения. Такая необходимость друг в друге, какая была между нами, большая редкость в отношениях между педагогом и студентом. Мне ужасно повезло. Пользуясь ее врожденным гостеприимством, я часто бывала у нее дома. И знаете, там я познакомилась с множеством удивительных людей. Но больше всего мне запомнилась одна встреча…

Однажды, в день ее рождения, я заскочила буквально на две секунды, чтобы поздравить Наталию Дмитриевну. Дверь открыла ее сестра и пригласила меня к столу. Сама Наталья Дмитриевна вполне могла бы меня прогнать в такой день – «все-все, быстро уходи, не до тебя». Но благодаря стечению обстоятельств, я оказалась за праздничным столом. Празднество было немноголюдным: Наталья Дмитриевна, ее сестра и какой-то мужчина.