Жан Тюлар - Наполеон, или Миф о «спасителе» Страница 7

Этот выпад, не предусмотренный планами заговорщиков, преследовал конкретную цель: пробудить энтузиазм в солдатах, действительные настроения которых Бонапарту пока еще неизвестны, и дискредитировать в их глазах не только Директорию, но и якобинцев (намеком на антинародные грабительские законы). Бонапарт одерживает полную победу. Солдаты восторженно приветствуют своего генерала. Словом, армия продемонстрировала готовность смести гражданскую власть. Бонапарт, подумывающий, наверное, о грядущем столкновении с Сиейесом, убеждается, что может рассчитывать на поддержку войск, дислоцированных в Париже.

Одиннадцать часов. Весть о декрете, вотированном Советом старейшин, доходит до Совета пятисот. Раздаются протесты, однако никто не возражает против переезда в Сен-Клу: это выглядело бы бунтом.

Остается создать вакуум исполнительной власти. Сиейес и Роже Дюко мгновенно слагают с себя полномочия. А Баррас? Талейран, сопровождаемый Брюи, должен добиться его отставки. Он отправляется в Люксембургский дворец, где застает директора за трапезой. За столом, рассчитанным на тридцать обедающих, восседает лишь один приглашенный: финансист Уврар. Баррас все понял. Он рассеянно внимает Талейрану, открывает окно, видит вооруженных солдат и капитулирует, составляя записку, в которой объявляет, что «с радостью возвращается в ряды простых граждан». Талейран лобызает ему руки, уверяя, что Баррас в очередной раз спасает Республику и, по слухам, оставляет при себе миллионы, полученные от Бонапарта для подкупа его бывшего покровителя.

Баррас удаляется в Гросбуа. Заговорщикам кажется, что устранение грозного соперника подтверждает верность их плана. Мулен и Гойе, два отказавшихся сложить полномочия директора, подвергаются домашнему аресту в Люксембургском дворце под надзором генерала Моро. Директория прекратила свое существование.

Ночь спустилась над безмолвным Парижем, который, похоже, абсолютно равнодушен к происходящему. Первый раунд выигран. Рассказывают, что Бонапарт, отходя ко сну, бросил своему секретарю: «Сегодня был неплохой день, посмотрим, каким будет завтрашний».

Однако для Сиейеса все еще только начинается. Он предчувствует, что Совет пятисот с сильным неоякобинским лобби легко не сдастся. Что предпримут войска, наэлектризованные, как в те времена, когда Конвент объявил Робеспьера вне закона? Отвернутся они от своего командира, если он обвинит во всем Бонапарта? А что если арестовать или под каким-нибудь предлогом срочно нейтрализовать сорок самых неуемных депутатов? Впрочем, Бонапарт всегда выступал против подобных методов. Что это, стремление соблюсти законность? Желание откреститься от революционных методов, способных помешать национальному сплочению, о котором он мечтает? Запоздалый всплеск симпатий к якобинцам? Или тактический ход, который позволит Бонапарту, осложнив проведение операции, сыграть в ней роль более значительную, чем та, которую уготовил ему Сиейес?

19 брюмера. Декорация ко второму акту — интерьер замка Сен-Клу. Начало заседания советов запланировано на полдень. Предстояло передислоцировать войска. Но это значило дать депутатам время скоординировать свои действия. На исходе утра в сопровождении Бертье, Гарданна, Лефевра и Лек-лерка появляется Бонапарт. Ходят слухи, что к замку стянуто шесть тысяч солдат под командованием Мюрата. Не считая драгун Себастиани. Ланн со своими войсками остался в Париже. По свидетельству современников, солдаты разражаются бранью в адрес «адвокатов и парламентских говорунов» из-за задержки жалованья, дырявых сапог и нехватки табака. Начатый с выпада против Ботто, психологический натиск Бонапарта продолжили сами солдаты.

Заседание Совета старейшин, расположившегося в расписанной Миньяром галерее Аполлона, открылось в час дня под председательством Лемерсье. Депутаты, которых умышленно не пригласили на вчерашнее заседание, задают вопросы замешанным в заговоре, в ответ слыша невнятное бормотание. Соблюдая требования парламентского этикета, Бонапарт сидит в приемной, ожидая, когда законодательный корпус примет акт об отставке Директории и уведомит об этом Совет пятисот, то есть — завершения первого этапа, предшествующего формированию временного правительства. Обсуждение вопроса затянулось. Внезапно Бонапарт теряет терпение. «Пора кончать», — заявляет он. Его появление в зале заседаний вызывает переполох. Вспоминает Бурьенн: «Вторжение Бонапарта было грубым и резким, что вселило в меня мрачные предчувствия относительно содержания его выступления. Все речи, готовившиеся для Бонапарта с момента его прихода к власти, отличаются друг от друга, что вполне естественно, но ни одна из них не была произнесена на Совете старейшин, если, конечно, не считать речью импровизацию, сделанную без благородства, без достоинства. То и дело слышалось: "братья по оружию", "солдатская доблесть". Вопросы председателя были быстрыми, четкими и ясными. Трудно представить себе что-либо более путаное и бессодержательное, чем двусмысленные и сбивчивые ответы Бонапарта. Он бессвязно говорил о вулканах, глухих брожениях, победах, попранной конституции, он вменял присутствующим в вину даже переворот 18 фрюктидора, главным инициатором и вдохновителем которого являлся. Он разыгрывал полнейшую неосведомленность, включая даже тот факт, что Совет старейшин призвал его на защиту отечества. Затем шел перечень: "Цезарь, Кромвель, тиран". Он без конца повторял: "Я хочу вам сказать", — и не говорил ничего… Я обратил внимание на неблагоприятное впечатление, которое эта болтовня произвела на членов собрания, а также на растущее замешательство Бонапарта и шепнул ему, дергая за полу сюртука: "Уходите, генерал, вы сами не знаете, что говорите"».

Разумеется, «Мемуары» Бурьенна преисполнены недоброжелательности, однако все единодушно отмечают замешательство генерала.

Покинув собрание, Бонапарт обретает хладнокровие и решительно направляется в зал заседаний Совета пятисот, расположившегося в наспех приспособленной для этого оранжерее замка. Ведущиеся в нем дебаты приняли ожесточенный характер. Заговорщики составляют здесь меньшинство и вынуждены противостоять мощной оппозиции. Ставится под сомнение конституционность отставки Барраса. Вдруг речь оратора прерывает бряцание оружия. Входит Бонапарт.

Дальнейшие события получили самое разноречивое толкование. Стоило появиться Бонапарту, как депутаты забросали его вопросами, окружили, затолкали. Раздались возгласы: «Диктатора — вне закона! Да здравствует Республика и Конституция III года! Умрем на своем посту!» Дестрему приписывают брошенную кем-то знаменитую реплику: «Генерал, неужели ради этого ты одерживал свои победы?»