Николай Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны Страница 7

Все самое необычайное выходило у барона настолько естественно, что никто из чинов его сотни не испытывал удивления, увидев однажды своего есаула стирающим белье вестового-бурята, в то время, как последний возился у костра с обедом. В обстановке еще мирного времени барон не имел никаких вещей, кроме надетого на нем платья. Если же тот или иной предмет обмундирования приходил в естественную ветхость, Роман Федорович брал соответственную вещь у своего товарища по полку, и проделывал эту экспроприацию с такой простотой, что отказать ему было невозможно. Впрочем, каждый из таких кредиторов мог компенсировать себя с большей лихвой, взяв у барона деньги в момент получения им пособия от бабушки из Германии. Настоятельно лишь требовалось не упустить этого срока, потому что Унгерн с легкостью расставался с деньгами.

Даже такой строгий критик, как барон Врангель, не отрицает за Унгерном острого ума и способности быстро схватывать сущность мысли. К выраженному определению умственных достоинств барона Унгерна можно добавить, что он был весьма вдумчивым офицером, к тому же достаточно развитым во многих отраслях знаний. Он любил одиночество и, следовательно, имел досуг для чтения общеобразовательного характера.

Данному положению о несомненной образованности и начитанности Унгерна, в силу контрастности его природы, отнюдь не противоречит несколько странный эпистолярный стиль его приказов и телеграмм. Вот образцы таковых. Из приказа по дивизии: “Авиационному отряду. К субботе собрать все аппараты. Если в воскресенье не увижу их над Даурией, в понедельник будете летать с крыш”. Или телеграмма в штаб армии по поводу перевода фельдшера из Даурии в другую часть: “И. д. Старш. сан. инспектора, врачу. Ты. Запятая. Не смей лезть грязными руками в мою чистую дивизию. Точка. Приедешь. Тире. Выпорю”.

Унгерн тщательно избегал женщин. Если он и женился в 1920 г. на китаянке, происходившей из знатного рода, то нужно полагать, что брак этот имел для него в то время какой-то политический смысл. Кроме того, брак барона и принцессы является союзом, так сказать, на известной дистанции: муж жил в Даурии, а жена — в Маньчжурии. Через полгода своего своеобразного замужества баронесса, богато вознагражденная, была возвращена в ее отчий дом.

В дружеской беседе с генералом Комаровским в Урге Роман Федорович как-то разразился грозной филиппикой по адресу тех мужчин, которые влюбляются до потери рассудка. “Скажите, Роман Федорович, кому Вы в Хайларе подносили букеты?” — с улыбкой прервал его генерал Комаровский. Унгерн покраснел и по-детски замахал руками: “Молчите, молчите! Ради Бога, не передавайте этого Борису Петровичу (Резухину)”. Вероятно, в бытность его молодым офицерам барон Унгерн не был вполне застрахован от увлечений.

С течением времени Роман Федорович стал считать женщину злым началом в мире. Эта неприязнь, основанная на подлинном аскетизме его натуры, доходила порой до мелочности. Во время командования Азиатской дивизией он, например, неизменно увеличивал меру взыскания каждому провинившемуся, за кого ходатайствовала какая-нибудь неосмотрительная женщина. Несколько “особ слабого пола” в Урге высечено за сплетни, а одна из сестер милосердия провела несколько суток на льду реки и получила 150 ташуров — правда, от руки мужа. Такова, видно, судьба многих драматических эпизодов, что они сдобрены у барона анекдотом: Вместе с легкомысленной сестрой милосердия пострадал ее почтенный супруг за то, что плохо наблюдал за поведением жены.

Если повествовать о суровости наказаний, к которым прибегал барон, то нужно также подчеркнуть крайнюю быстроту в расправах, не только ташуром, но и револьвером. По свидетельству члена Войскового круга Забайкальского казачьего войска, войскового старшины Фирсова, Унгерн в его присутствии в разное время застрелил двух офицеров за злоупотребление властью. В обоих случаях он вызывал офицеров, на которых жаловался Фирсов, в кабинет и после первого же вопроса убивал выстрелом в лоб.

В принципе, барон Унгерн был доверчив, как дитя. Он, думается мне, верил каждому докладу, но требовал от докладчика стопроцентной правды. По тем же причинам нетрудно было выудить у барона денег на какую-нибудь фантастическую цель. Если он кому-нибудь верил, то, даже и под конец своей жизни, после того, как знал непривлекательную послереволюционную сущность человеческой натуры, он верил во всем. Но и разочарование его достигало сверхчеловеческих глубин. "Привези мне его голову (маньчжурского коммерсанта Никитина), чтобы я мог посмотреть на эти подлые, лживые глаза. Я не пожалею никаких денег”. Так писал барон из Урги своему есаулу Дзыно в Хайлар.

Мировую войну барон Унгерн закончил в чине есаула, и в период гражданской войны дольше, чем остальные начальники отдельных частей Дальневосточной армии, носил есаульские погоны. Некоторые неудобства, сопряженные с незначительным чином при командовании им в Даурии Азиатской конной дивизией, побудили его принять чин полковника, а затем — генерал — майора. Что же касается чина генерал — лейтенанта, то этой наградой атаман Г. М. Семенов воздал должное трудам и подвигам самого барона и чинов его дивизии, проявленным при взятии Урги.

В настоящую задачу не входит обзор деятельности Романа Федоровича Унгерна в Забайкалье до выхода его из Даурии в августе месяце 1920 г. Можно лишь заметить к общей характеристике его, что в те дни он не прятал монархические убеждения под крыло различных душеспасительных фикций. Пусть порой и не дипломатична такая линия поведения, но что поделать — Унгерн создан был из негнущегося материала. Борьбу с большевиками барон вел с момента зарождения — антибольшевистского ядра атамана[7] и понимал свою задачу как борьбу до последнего вздоха. Он постоянно напоминал своим подчиненным, что после революции офицеры не имеют права помышлять об отдыхе и еще меньше того — об удовольствиях. Каждый офицер обязан иметь взамен того одну лишь непрестанную заботу — с честью сложить свою голову… Только смерть избавляет офицера от долгой борьбы с коммунистами. Такова была бескомпромиссная формула барона, в которую уложилась вся его послереволюционная философия.

В нескольких статьях любопытнейшего приказа номер 15 от 5 мая 1921 г. барон Унгерн выражает основные положения политической и боевой программы своей деятельности на территории Сибири. В них прямо указывается и всячески подчеркивается, что Роман Федорович чрезвычайно высоко расценивал факт непрерывности своей борьбы с большевиками. Объявляя в начале приказа о своем подчинении атаману Семенову и, как должно понимать, — о согласованности своих действий с директивами атамана, барон далее устанавливает, что командование всеми вооруженными силами Сибири перешло к нему, как “военачальнику, не покладавшему оружия в борьбе с красными и ведущему ее на широком фронте”. Из того “программного” приказа номер 15 явствует и второе положение — понятие о суровой дисциплине, которую барон кладет во главу угла всякого военного начинания. Именно такую дисциплину он создал и всемерно поддерживал в своих даурских воинских частях. Задачу эту барон разрешил самым радикальным образом: воспитывая подчиненных в должном духе, одновременно охранял свое войско, как он любовно называл дивизию, от проникновения туда разлагающих влияний извне. В этих соображениях Роман Федорович избегал слияний с другими частями Дальневосточной армии, предпочитая видеть свой отряд на некотором расстоянии от собратьев по оружию.