Сибирская тетрадь - Федор Михайлович Достоевский Страница 7

9) Еготишна / Ейготишна

113) дом стоял / дом купил

116) Экономию ~ загнать хочешь! / Экономию ~ загоня<ешь>

123) После: девушки — начато: а деньги голуби

141) не знавал / не видал

141) После: брат ему. — начато: Я тебя <2 нрзб.>, чтоб

142) бивал / пихал

171) Любил кататься / Любил ездить

177) придешь отдавать / будешь отдавать

182) ни конца, ни начала / ни конца в нем, ни начала

215) Погодя ~ женили вписано на полях.

217) выбросить / бросить

224) Ах ты, батюшка ~ мою коровушку... вписано на полях.

224) задави / обдери

236) А начальству / А им-то

253) Нашего брата / Вашего брата

274) После: пятьдесят с гаком. — Не суть важное.

279) А какая тут еда? / А чего тут есть?

279) А какая тут еда? ~ так обмерз. / Железные носы, нас совсем заклевали.

288) мокро́ из тебя станет / мокро́ будет

300) под экипаж / для эк<ипажа>

308) точно редьку / как редьку

315) Любил / любишь

320) мою слезницу / мою слезницу с дороги

325) Слушай / Слушай меня

325) После: Слушай да — начато: все

326) Рассказ о том ~ что мне с ней делать. вписано на полях.

339) После: Что ж делать. — Попался!

345) Вот нужно ~ коротка. / Нужно жениться бедному, а и ночь коротка.

345) бранное слово; вот ты что, а не человек! / бранное слово, а не человек!

352) по 10 копеек уступил почтения / по 10 копеек с арши<на> почтения

374) всем вписано.

380) сорока на коле ~ посидела» / сорока на коле дольше сидела»

384) Жена говорит ~ зарезал. вписано на полях.

386) аль за деньги показывать вписано.

388) Уж тут не до жиру / а. Конечно, уж не до жиру б. Конечно, уж тут не до жиру

392) скидай / подавай

418) вас / их

429) А этот ~ выйдет. / Смотрю, смеется жена. Ну, думаю про себя, подожди. Этот смех слезами выйдет.

433) так дурак и есть / начато: так дураком

438) съездил его по идолам / съездил по идолам

443) пройдет / пролезет

448) влил / вылил

486) После: <1>860.) — на обороте последней страницы запись: О бродягах, фальшивых деньгах, мужик убивает их. 

Примечания

Печатается по рукописи: ГБЛ, ф. 93. I. 2. 5.

Впервые напечатано: по копии А. Г. Достоевской (хранится в отделе рукописей ИРЛИ, 29. 450. ССХ6. 6) — Пиксанов, стр. 152—180; по автографу (с неточностями) — Звенья, т. VI, стр. 415—438.

В собрание сочинений включается впервые.

Рукопись (28 л., 55 стр.) является черновым автографом без заглавия и даты и представляет собой самодельную тетрадь, сшитую из листов простой писчей бумаги. В ней 486 пронумерованных записей, сделанных чернилами. Цифра эта не вполне соответствует фактическому их количеству: в двух местах счет нарушается; некоторые записи пронумерованы дважды (№375). Отдельные записи и позднейшие дополнения вписаны между строками или на полях. Это свидетельствует о том, что Достоевский неоднократно возвращался к Тетради. Многие записи (№№ 13, 57, 74, 81, 83, 88, 117, 124, 125, 151, 158, 168, 249, 254, 259, 261, 263, 268, 271, 272, 275, 288, 290, 291, 339, 355, 382, 428, 431, 438, 453—455, 459, 461, 463, 464, 468, 470, 484, 486) отмечены — возможно, самим Достоевским — прямыми или косыми крестиками. Перед некоторыми из них стоит знак NВ. Местами записи выцвели или стерты.

Сибирскую тетрадь Достоевский начал вести в годы пребывания в омской каторге. Это первая дошедшая до нас записная книжка писателя. По рассказам старожилов,Тетрадь хранилась у фельдшера омского военного госпиталя А. И. Иванова.[1]

Самая ранняя дата, встречающаяся в Сибирской тетради, — 1855 г., наиболее поздняя — 1860 г. Однако первая дата находится в середине записей, следовательно, Тетрадь была начата раньше, скорее всего в 1852—1853 гг. Одна запись в Тетради (№ 459) датирована «<18>46»; эта описка Достоевского исправлена в тексте.

Несколько записей имеют автобиографический характер или подтекст. При них есть (в скобках) пометы, которые, возможно, имели особое значение для писателя. Таковы пометы после записей под номерами 364, 387, 398, 429, 435, 442, 450, 453, 459, 469, 486.

С прибытием в омский острог для Достоевского началась «долгая, тяжелая физически и нравственно, бесцветная жизнь» (см. письмо к Н. Д. Фонвизиной от двадцатых чисел февраля 1854 г.). Одним из самых тягостных для него. испытаний была «почти полная невозможность иметь книгу». «В каторге я читал очень мало, решительно не было книг. Иногда попадались», — сообщал писатель А. Н. Майкову 13 января 1856 г. «Не могу вам выразить, — писал он в том же письме, — сколько я мук терпел оттого, что не мог в каторге писать». Достоевский называл годы, проведенные на каторге, временем, когда он «был похоронен живой и закрыт в гробу» (см. письмо к M. М. Достоевскому от 6 ноября 1854 г.). Но, несмотря на невозможность читать и писать, творческая работа мысли, наблюдения, размышления не прекращались и в это ужасное четырехлетие; как говорил писатель А. Н. Майкову в указанном выше письме, «... внутренняя работа кипела».

В середине XIX в. в сибирских тюрьмах, на каторге и поселении находились сотни тысяч крестьян, мещан, интеллигентов. Неустройство общественной жизни крепостной России, различные формы жестокого угнетения народа являлись причиной многочисленных и разнообразных одиночных проявлений протеста, обычно стихийного. Нигде так полно не раскрываются особенности и характерные черты народного мироощущения и мировоззрения, как в фольклоре, и нигде насильно не объединяется столько различных по возрасту, национальности, взглядам, вкусам и характерам людей, как в тюрьме. Социальные условия вызывали протест прежде всего в людях незаурядных, мужественных. Писатель с полным основанием мог сказать, что каторжные — «может быть, и есть самый даровитый, самый сильный народ из всего народа нашего» (стр. 231).

Достоевский не задавался специальной целью записывать фольклор острога. Это видно из его письма от 15 апреля 1855 г. к Е. И. Якушкину, советовавшему делать такие записи: «Пишете вы о сборе песен. С большим удовольствием постараюсь, если что найду. Но вряд ли. Впрочем, постараюсь...» Записей песенных текстов в отрывках в Сибирской тетради действительно немного. Но в целом фольклор тюрьмы середины XIX в. отражен в Сибирской тетради очень полно и представляет большой интерес для фольклористов, этнографов, современного читателя. Это едва ли не первые подлинные записи народного слова в тюрьме. Они предшествуют ряду появившихся в конце XIX в. этнографических и лингвистических исследований тюремного быта и языка. Поговорки, пословицы, отрывки тюремных легенд, анекдотов и песен, обрывки разговоров, отдельные меткие выражения, как будто только