Александр Хуснуллин - Городские легенды (мистика Екатеринбурга) Страница 7

Шуму, помнится, много по этому поводу было. И то сказать – экая махина вознесётся! Ну, и начали её, эту самую башню, строить.

Попёрла вверх красавица: стройная бетонная труба в изящных круглых оконцах. И выросла она на двести с лишним метров, как раз до того уровня, где вращающийся ресторан должны были соорудить. А тут – хлоп

– привалила Великая Августовская буржуазная революция 1991 года. А как пелось в своё время на стихи то ли Евтушенко, то ли

Вознесенского: "Есть у Революции начало – нет у Революции конца!"

Это точно. Конца у этой революции нет. А начало было бурным, как и подобает государственному российскому перевороту. Вымело из магазинов всё подчистую… даже то, что каким-то чудом при коммунистах на полках ещё лежало. Защёлкали по дворам выстрелы братанов, заохали беззарплатные работяги по многочисленным уральским оборонным заводам. Забегали инженеры… "Инженеры – мысли пионеры, а где же ваши схе-е-емы? Наши схемы – там же, где и все мы, вот где наши схемы! Фьють-фьють!"… забегали, говорю, инженеры – в галстучках и костюмах, побрякивая дипломатами-мыльницами, ибо страсть как хотелось всем и каждому стать "брокером". А проще говоря, тиснуть где-нибудь на заводских путях пару вагонов с металлом, – желательно цветным, – продать… кэш в зубы и… ищи ветра в поле!

Помнится, завлаб наш, Григорий Наумович, влетает как-то вечерком в лабораторию, где научные сотрудники с горя спирт казённый попивают. Так, мол, и так, мужики, за углом бесхозный сварочный аппарат приключился. Тяжёлый, гад, одному не уволочь! А ну-ка, впряжёмся, спиздим, и будем подрабатывать, – это помимо всего прочего, – ещё и заказами на сварку! Побежала пьяненькая научная интеллигенция, потащила аппарат. А из окна третьего этажа хозяин аппарата ка-а-ак высунется! Да ка-а-к начнёт поливать нас сверху донизу, вдоль и поперёк, включая всю родню нашу и ныне, и присно, и вовеки веков…

Так и не состоялось обогащение Гришиного Малого Предприятия "Нау

amp; Тех" посредством приобретения средств производства;)

С тем же принципом и строительство башни встало. Что могли – спёрли, остальное – так оставили. Нехай стоит. Авось как-нибудь в стране устаканится, оботрётся, переможется… а там и продолжим.

Со временем сорвало с самого верха конус из жести, закрывающий механизм лифта; растащили всё, что можно было открутить-оторвать-отрезать; выломали дверь, ведущую в самое основание башни… и стала Башня (теперь уже – с большой буквы) многие лета жить самостоятельной жизнью.

NB. Из граффити на наружной и внутренней стене основания Башни:

"Толкиен говорил, что гномы боятся высоты. И он был прав!"

"Я люблю свободу!"

"Я хочу быть с тобой! NAUTILUS"

И жутковатые надписи, рядом с которыми стоят даты жизни:

"Володя, ты смог сделать это. 12.06.199…г."

"Он любил Башню и Она забрала его к себе"

"Лена. 7 августа 199…г."

Как видите, Башня действительно зажила собственной жизнью.

Окружённая диким бурьяном, ржавыми расхряпанными механизмами, бетонными блоками, сваленными вкривь и вкось, молодыми подрастающими кустами и топольками, – выстрелом в небо рвалась она прямо в серые уральские тучи… и стоя у подножия, восхищённые пацаны теряли шапки, вглядываясь вверх.

Вначале в Башню только самые оторвы и лазили. По наружной стене можно было подняться – ещё крепка была лестница. Внутри же лифт давно раскурочили и подниматься можно было только по стальным конструкциям внутренних лесов и прочих технических балок и поперечин.

Потом это, – уж как водится, – в моду вошло. Телевизионщики с камерами не раз, пыхтя, наверх забирались; пацаны с девчонками романтические свидания устраивали. Несколько раз бэйсеры вниз успешно сигали… да мужик-альпинист с палаткой, крючьями и верёвками три дня на самую верхотуру пёрся. Словом, жизнь кипит!

За пару ходок – перчатки, как решето. Ржавое всё…

На самом верху, кстати, жутковато. Перила чисто технологические – два брусочка и поперечинки. Стоишь, облокотившись на них, и полное ощущение того, что ты голенький на 220-метровой высоте за прутик от веника держишься. Сама площадка напоминает снизу шляпку гвоздя, то есть диаметр её раза в полтора больше, чем сама Башня в верхней её части. Так эта площадка, мать её, ещё и в технологических отверстиях вся, как сыр голландский. Самое большое напоминает незакрытый проём люка в подпол. Сделаешь, сдуру, шаг в сторону не поглядев… и полетел!

И надпись рядом с этой дырой масляной краской в бетон въелась:

"EXIT FOR MAN"

Шутки юмора такие.

Забивали дверь в основание Башни, охранять пытались – да где уж там! Прутся все, кому не лень, адреналином накачиваться… это вдобавок к пиву-водке и прочим прелестям бытовой наркомании…

Ну, и порой… вниз.

Человек тридцать с лишним Башня таки унесла…

Кто – сам. Кто – нечаянно.

Помню, девчонка одна так на ржавые перекладины с самого верха рухнула, что пополам несчастную разорвало. Подружки увидели и ублевали всё вокруг. Это не считая массовой истерики. Бывалым ментам и то тошно стало.

И появилась на стене Башни ещё одна надпись… и даты жизни.

Другая девушка на мокром железе внутри Башни ослабла. Вверх-то добралась, а назад – силёнки уже кончились. Ржавое всё, холодное.

Дождь Башню насквозь пронизывает. Рука в перчатке соскользнула и девчонка с первых же метров обратного пути вниз – ах! – да так шеей где-то на высоте метров ста зацепилась. Спасатели несколько часов возились, труп доставали. А "в утешение" родителям сказали, что, мол, хорошо – голова не оторвалась. Сами удивляемся. В гробу теперь целенькая лежать будет.

В общем, контингент, "ходивший на Башню", как на свидание, был тот ещё: от пьяненьких семиклассников, до солидных дядей в дорогих спортивных костюмах. И нет-нет летели они сверху вниз, невзирая на опыт, возраст, снаряжение и социальное положение…

И был среди завсегдатаев Клуба Башни парнишка один. Из русских эмигрантов. Приехал с матерью откуда-то из Средней Азии. Дембель ему на 1992 год выпал, а дома, – ещё помните? – этнические конфликты бушуют. Это их по телевизору так стыдливо называют. На деле – упаси

Господь, – совсем озверели людишки со своими национальными гордостями и прочей жестью.

Среди своих парнишку звали Генка Курбаши. Никто, правда, к нему сам не подходил. Подойдёшь к нему, ага! Зыркнет на тебя гневным глазом и молча пошёл вверх, словно торнадо. Ты ещё на первом ярусе соплю утираешь, а Курбаши уже на самом верху. Сядет, бывало, верхом на тонкие перила, ноги в пустоту свесит – как не навернётся – непонятно… смотреть-то на него страшно! – и курит задумчиво…

Злость сжигала этого парня, как раковая опухоль. По слухам, насмотрелся он в своей короткой жизни такого, что на роту ночных кошмаров хватит. Пробовали было подъехать к Генке с разговорами – высота, она располагает… покурить, пофилософствовать – да только