Ги Бретон - Лукавые истории из жизни знаменитых людей Страница 7

 Оноре приступил к последнему акту своей трагедии. За ночь он писал приблизительно по десять стихов. И, наконец, прекрасным апрельским утром, какие бывают только в Париже, светлым, полным песен и легких облаков, утром, которое буквально искрится от смеха, он написал своей сестре: «Я закончил «Кромвеля». Два дня спустя он получил ответ: «Приезжай, мы все ждем тебя».

Не переменив даже одежды, Оноре, сунув под мышку свою драгоценную рукопись, сел в дилижанс, едущий до Мо.

Как его примут? Он немного встревожен, и десять лье, отделяющие Париж от Вильпаризи, показались ему необычайно длинными...

Но когда он выходит из дилижанса, его встречают мадам и месье Бальзак вместе с Лорой. Его обнимают, целуют, рассмат­ривают.

—    Какой же ты худой, бедный мой мальчик,— испуганно говорит мать.— Тебе следует хорошенько отдохнуть. Лора испечет тебе печенье, а Лоране — слоеный пирог.

Оноре взволнован. После восьми месяцев одиночества ма­лейшая ласка вызывает у него слезы на глазах.

Дома его ждут бабушка Салламбер, маленький Анри, Ло­ране, которой уже исполнилось 17 лет и которая превратилась в прелестную девушку, и очень симпатичный человек, которого Оноре видит впервые. Молодого человека представляют: это месье Сюрвиль, жених Лоры.

Какая здесь теплая и доброжелательная атмосфера! Оноре не терпится прочитать свою трагедию...

После завтрака все семейство располагается в гостиной.

—    Мы тебя слушаем, великий писатель,— добродушно го­ворит месье Бальзак.

Оноре оглядывает своих слушателей. Аудитория настроена весьма благожелательно. Лора подмигивает ему, а мадам Баль­зак уже чувствует гордость за сына.

Он делает глубокий вдох и начинает читать со всей страст­ностью, на которую только способен...

Однако, вопреки его ожиданиям, конец первого акта был встречен без энтузиазма.

Трагедия совершенно не захватывает слушателей. После второго акта все начинают с удрученным видом переглядывать­ся. Оноре охватывает страх. Ему тоже стихи начинают казаться плохими, а реплики смешными...

—    Продолжай,—говорит месье Бальзак.

У бедного юноши на лбу выступает пот, а в горле пересы­хает. Он запинается, пропускает целые тирады, лишь бы поско­рее закончить.

Закончив читать третий акт, он захлопывает тетрадь.

—    Есть еще два акта,—старается говорить он как можно более естественным тоном,— впрочем, все это лишь первые наброски...

И печально, бесконечно печально он смотрит на мать, отца, сестру. Смотрит так, будто повинен в чем-то дурном, хотя неудачной была всего лишь проба его пера... Месье Сюрвиль первым нарушает гнетущее молчание в гостиной. Он очень старается не обидеть незадачливого автора.

—   Возможно, нужно несколько переделать первый акт,— говорит он.

—    Да,—добавляет месье Бальзак,— и еще несколько рифм...

—    Вероятно, мы не очень хорошие судьи,— говорит мадам Бальзак, которой очень жалко сына.— Кроме того, трагедии, ты же знаешь, всегда навевали на меня скуку...

У Оноре тяжело на сердце. Он не знает, что для него больнее — великодушие родных или непоправимый провал, за 25 минут уничтоживший труд восьми месяцев...

—   Предлагаю прогуляться,—говорит месье Бальзак, вста­вая,— на улице так хорошо.

Вид у всех деланно веселый. Оноре вышагивает рядом с молчаливой Лорой по нешироким дорожкам весеннего провин­циального городка, на обочинах которых уже начинают распус­каться подснежники.

— Трагедии — это не моя стихия,— мысленно говорит он себе.— У меня совершенно иная дорога...

Но какая? Этого он пока не знает...

Несмотря на очень плохое впечатление, произведенное чте­нием «Кромвеля», мадам Бальзак переписала трагедию и пока­зала ее разным сведущим людям: драматургу, актеру и, нако­нец, месье Андрие из Коллеж де Франс. Ответ последнего был категоричен:

—   Пусть этот молодой человек занимается в жизни чем угодно, но только не литературой!..

После провала «Кромвеля» Оноре возвратился в свою мансарду на улице Ледигьер. Был май 1820 года, и Париж, казалось, был опьянен весною. По бульвару Ган прогуливались молодые щеголи в светло-зеленых или голубых панталонах со штрипками и серых сюртуках. Завидев красотку, они приветст­вовали ее словами: «Какой прекрасный день, мадемуазель». При этом они одновременно снимали шляпы, что приводило в смущение и заставляло краснеть девушку. В Тюильри торговцы вафельными трубочками и пирожными продавали свой вос­хитительный товар, нараспев зазывая гуляющих: «Вот трубоч­ки!.. Мадам! Покупайте трубочки!..». И повсюду, подобно сол­нечным зайчикам, порхали молодые девушки, одетые в светлые платья. Они гуляли группками, взявшись за руки. Некоторые из них так радовались жизни, что делились своей жизнерадостнос­тью с молодыми служащими, клерками, адвокатами, нотари­усами...Нечаянно сказанная шутка в Пале-Рояле, подобно искре, вызывала в Шайо в Пасси, громовые раскаты смеха и веселила весь квартал. По вечерам звучали скрипки, и молодые парочки танцевали под цветущей сиренью рядом с ресторанчиками...

Весь Париж напоминал великолепный финал оперетты разноцветными костюмами, хорошенькими поющими девушками и юношами, всегда готовыми пройтись в польке. Среди этого водоворота Оноре считал, что причиной провала его трагедии было, конечно же, одиночество. Он решил незамедлительно восстановить отношения с Сотле, своим старым приятелем по коллежу. У последнего были связи в нескольких небольших газетах, и благодаря ему Оноре стал вхож в редакции, типогра­фии на улице Круассан и в немного затасканные круги литера­турной богемы. Он часто бывал в кафе на левом берегу Сены, где молодые поэты, потягивая пиво, обсуждали стихи господи­на де Ламартина; его можно было встретить на собраниях литературных обществ, где исступленно спорили о революцион­ной поэзии. Все это было для Оноре ново. Он слушал, наблю­дал, открывал мир. И быстро понял, что опоздал со своей трагедией по крайней мере лет на 50, что те авторы, которым он отдавал предпочтение и которым старался подражать, жили в XVIII веке и что ему совсем не известны литературные тенденции его времени.

«Так вот почему я провалился,— думал он.— В 1820 году у меня были идеи, амбиции и приемы дореволюционного писа­теля».

                                                                            * * *

В одном живописном кафе, расположенном на улице Круассан, где всегда было полно журналистов, газетчиков, поэтов и девиц легкого поведения, Оноре познакомился с писателем едва ли старше его самого, которого звали Ле Пуатевэн д'Эгревиль и который уже опубликовал большой роман, чем немало гордился.