Мицос Александропулос - Сцены из жизни Максима Грека Страница 7

Дьяк умолк, выдержал паузу и немного погодя продолжил:

— Через твоих людей, великий князь Василий Иоаннович, прот и другие святые отцы получили наказ твой насчет монаха Саввы. Но Савва, государь, многолетен и ногами немощен, из кельи не выходит и не может исполнить твоей просьбы и просьбы святейшего митрополита русской церкви. Посему он припадает к твоим ногам, моля о снисхождении. По внушению свыше разослали мы письма во все священные монастыри, а также в Ватопед. Там, в монастыре Благовещенья, нашлись два достойных монаха-богослова, посвященные в тайну многих языков и Священного писания. Наш брат, кир Анфимий, игумен Ватопеда, представляет твоему величеству и благочестивейшему киру Варлааму монаха Максима, который охотно согласился поехать и по воле божией послужить тебе на благо православия и твоего государства. Монах Максим премного искушен в Священном писании и книги знает прекрасно и священные, церковные, и иные греческие; с малолетства не расставаясь с книгами, изучил он их с усердием и прилежанием, а не так, как нынче многие другие, лишь любознательности ради. Только русским языком брат наш не владеет. Потому посылаем вместе с ним почтенного священника кира Неофита, а также третьего брата нашего Лаврентия…

Дьяк кончил. Пока он читал про Максима, тот, выйдя вперед, стоял перед троном. И два его спутника, услышав свои имена, встали рядом с ним. Потом великий князь поманил к себе, священника Неофита. Неофит подошел к трону и склонился до пола.

— Дай мне твою руку, — сказал Василий.

Священник опустился на колени и, чуть коснувшись пальцев Василия, поцеловал ему руку.

— Как ты перенес тяготы пути? — спросил великий князь.

— С божьей помощью хорошо, — смущенно ответил Неофит.

Великий князь указал ему на лавку, разрешая сесть.

Потом он позвал к себе болгарина Лаврентия. И ему пожаловал поцеловать свою руку, спросил, не утомился ли тот в дороге, и тоже разрешил сесть.

Так же подозвал он игумена Савву, посланца русского монастыря св. Пантелеймона, и сербского священника Исайю, приехавшего год назад из монастыря Ксиропотама[39], и патриаршего иеродиакона Дионисия, сопровождавшего митрополита Григория.

Затем снова позвал Максима. В полной тишине, установившейся в палате, раздался голос великого князя:

— Мы с удовольствием оставляем тебя, как пишут нам святые отцы, послужить здесь, в стольном граде могущественного нашего государства. И потом наградим тебя за труды, как у нас положено, и вместе с твоими помощниками ты вернешься к себе на родину, в святой Ватопедский монастырь. Мы задержим тебя настолько, насколько повелит нам бог. И желаем мы, чтобы ты изучил русский язык.

— Государь, начал я учить язык ваш, — заговорил по-русски Максим, — и надеюсь, что господь наставит меня в его изучении. И еще молю бога, чтобы он дал мне силы и разумение честно служить славной твоей державе.

— Того мы и ждем от тебя, — сказал Василий, указывая на лавку.

Греки сели. Наступило молчание.

Тогда Василий позвал своего толмача и что-то тихо сказал ему. Тот попятился, кланяясь, и, остановившись перед гостями, торжественно объявил:

— Великий государь приглашает вас сегодня, святые отцы, к своему столу.

ВАССИАН

В многолюдии большого города монах обычно мечтает укрыться в монастыре. Пребывая с другими братьями в монастыре, мечтает укрыться в своей келье. Уединившись в келье, думает о небытии, — этого старого монашеского обычая придерживались там, где Максим прожил последние двенадцать лет. Поэтому, поселившись в Кремле, он вскоре сделал то, что сделал бы на его месте всякий добрый монах: в шумном, тесном от хором и людей городе-крепости, каким был тогда Московский Кремль, он стал искать тихое пристанище. Монастырь архангела Михаила, или, как иначе его называли, Чудов, стоявший поблизости от дворца, не был по сути дела монастырем, а отведенная ему келья не была монашьей кельей. Чудов монастырь, превратившись в культурный центр большого княжества, стал шумным и многолюдным. А в келье Максима после завершения долгих дневных трудов над переводом Толковой Псалтыри[40] — то была первая работа, порученная греческому монаху великим князем и митрополитом Варлаамом, — собирались писцы и образованные знатные юноши, чтобы побеседовать с ученым, много странствовавшим по свету святогорцем.

И потому Максим вскоре почувствовал необходимость в уединении. Прогуливаясь однажды по Кремлю, он увидал неподалеку от Боровицкой башни церковь, которая ему приглянулась. От нее шел крутой спуск к воротам, и с холма было видно, как за высокими стенами, точно море, сверкала река, омывавшая Кремль. Водная гладь, верхушка башни, высокие стены, купола и колокольни отдаленно напоминали святогорцу Ватопедский монастырь.

Туда, в церковь Иоанна Предтечи, собрался он пойти, когда кремлевские колокольни зазвонили к вечерне.

Было начало июня.

Выйдя из кельи, Максим пересек монастырский двор и подошел к воротам, возле которых сидели на скамье два монашка.

— Благословите, братья, — обратился к ним Максим.

Монахи почтительно встали.

— Благослови и ты нас, святой отец.

Они перекрестились и, стоя, проводили грека взглядом.

— Брат Афанасий говорит, — прошептал один из них, — что отец Максим из знатного греческого рода. Отец его, воевода в Арте,[41] в большом достатке жил, и отец Максим, прежде чем принять схиму,[42] долго ездил по разным странам и насмотрелся такого, что отказался от богатства, почестей и удалился в монастырь.

— Выходит, он настоящий монах, — с восхищением сказал другой и погодя спросил: — Ты говоришь, воевода?

— Да, воевода, — подтвердил первый.

— А где эта Арта?

— Я уж спрашивал Афанасия. От Царьграда девятнадцать дней и восемнадцать ночей пути. И от Иерусалима тоже девятнадцать дней и восемнадцать ночей.

Слова эти произвели большое впечатление на второго монашка, что был помоложе.

— Как раз посередке Арта? — с удивлением спросил он.

— Да, посередке!

Монахи снова сели на скамью, немного помолчали. Вскоре тот, что помоложе, дернув другого за рукав, прошептал:

— А я слыхал, будто со святым игуменом у них не все гладко. Раздоры из-за наших священных книг; грек находит в них ошибки немалые и пропуски. Позавчера…

— Тссс! — товарищ толкнул его коленом…

Они погрузились в молчание и стали равнодушно смотреть на колокольню, словно не замечая монаха, который, выскользнув из дверей игуменских покоев, направился к воротам. Он шел быстрым шагом, высоко подняв голову и глядя в ту сторону, где скрылся святогорец.