Федотов - Герман Александрович Недошивин Страница 7

Портрет Надежды Петровны Жданович за клавесином.

Но, может быть, самым замечательным портретом Федотова является его беглый карандашный автопортрет. Художник изобразил себя в минуту тяжелых раздумий. Голова опирается на мускулистую руку. Жизнь положила на лицо глубокие борозды. Длинные усы не могут скрыть горько сжатых губ. Умные глубокие глаза устремлены куда-то в сторону, в них читается усталость и скорбь.

Автопортрет Павла Андреевича Федотова.

Этот портрет — исповедь Федотова. В последние годы жизни его близкие знакомые стали замечать, что художник худеет, ходит задумчивый, что его покинула былая жизнерадостность и веселость. Они приписали это тому, что мастер надорвал свои силы бесконечной работой, болезненной утомленности. Конечно, физическая усталость играла свою роль, но главное было в другом: Федотов переживал настоящую лихорадку творчества. Замыслы толпились в его голове. Нужно было сделать бесконечно много, и Федотов торопился, гигантской силой воли заставляя себя работать сверх сил. Как истинный художник, он брал на себя бремя чужих жизней, раскрыл сердце своему времени, мучился за людей, мечтал, фантазировал. Федотов хотел счастья людям, жаждал учить их быть лучше и честнее.

В 1852 году он создал свою лебединую песню, самую проникновенную, самую трагическую свою картину. Низенькая комната грязного провинциального домика слабо освещена красноватым светом свечи, горящей на покрытом белою скатертью столе, рядом кое-какая снедь, по стенам висят разные предметы несложного офицерского обихода. Все эти вещи, в отличие от ранних картин, написаны очень обобщенно, как-то лихорадочно, как будто художник торопился перейти к главной и единственной фигуре картины. На койке, скинув мундир и сапоги, на животе лежит хозяин, вернее постоялец комнаты — офицер. Рядом брошена гитара. За окном в белом лунном свете раскинулся пустынный зимний пейзаж. Будто нет никого во всем мире, кроме этого офицера, судьбою заброшенного в глухое захолустье, или же никому нет дела до этого офицера. И ему скучно, нестерпимо скучно. Он играл на гитаре, ему надоело, и вот он нашел себе новую, совсем уж бессмысленную, забаву. Подозвав свою собаку, он заставляет ее прыгать через чубук. Раз, другой, десятый. Собака крутится, как бешеная, она устала, а офицер все командует, путая русские слова с французскими: «Анкор, еще анкор» (encore по-французски — еще). Лица офицера мы почти не видим, но вся его поза, вся обстановка, мерцающий красный свет свечи заставляют ощущать томление беспредельной и бессмысленной тоски.

Анкор, еще анкор.

Федотов отказался от всякой карикатурности, сумел преодолеть и мелочность, написав эту картину широко и сильно. Он не порицает своего офицера и не жалеет его. Но страшно становится за человека, быть может, честного, смелого, благородного, способного на подвиг, которого нелепая судьба заставила вести такую глупую, ничем и никак не оправдываемую жизнь. У человека на койке нет ни желаний, ни запросов, он даже доволен своей затеей, но тем ужаснее умственное и нравственное его опустошение. Федотовская картина — настоящий вопль, вырвавшийся в минуту отчаяния. Страшной болью за человека была взволнована кисть художника. И трудно представить себе более жестокое обвинение гнусности николаевского режима. Здесь разоблачалось не то или иное преступление этого режима, а самая отвратительная его скверна — уничтожение в человеке человека, превращение его в раба. Вопль Федотова был воплем о свободе. До самого конца оставался он верен своему долгу перед народом.

Но Федотов не выдержал такого напряжения. В мае 1852 года он сошел с ума. Скоро пришлось поместить его в дом для умалишенных. Больной разум художника рисует ему картины безоблачного счастья. И в бреду Федотова не покидает мысль об искусстве. Он говорит о том, что Васильевский остров надо превратить в древние Афины, столицу художеств и веселья. Иногда он видит себя влюбленным — мечты о не случившейся в жизни любви.

14 ноября 1852 года художник Федотов скончался тридцати семи лет от роду, далеко не успев свершить всего, на что он был способен и чего могла ожидать от него Россия.

Но все же именем Федотова начинается целая эпоха истории русского искусства, и какая эпоха!

Федотов заложил прочные основы реалистического искусства XIX века. Открыв для живописи сферу повседневной жизни и превратив искусство бытового жанра в серьезное, большое дело, он вместе с тем один из первых в своих критических картинах определил нравственный и гражданский долг художника перед своим народом. В этом отношении очень велико значение Федотова как русского национального живописца. И личность и творчество художника служат ярким примером того, кем должен быть русский художник.

Примечания

1

Сепия — особая техника рисунка при помощи желто-коричневой краски одного тона.