Валери Триервейлер - Благодарю за этот миг Страница 7

Когда мне было лет шесть и мать посылала мою старшую сестру Паскаль в магазин, она утаивала один-два франка, чтобы покупать для меня дешевые тоненькие книжечки. Подрастая, я читала все без разбора: вокруг не было никого, кто мог бы мне помочь с выбором.

Мои родители, как и многие французы, были членами книжного клуба “Франс Луазир”. Каждые три месяца в доме появлялась новая книжка. Я читала, грезила, узнавала что-то новое. С тринадцати лет я стала записывать в блокнот названия прочитанных книг. Теперь я иногда просматриваю первые страницы этого блокнота и вспоминаю замечательные романы, в детстве попавшиеся мне под руку, а ныне давным-давно позабытые.

На Рождество я просила родителей дарить мне только книги, и не было для меня более дорогого подарка. Ведь их не требовалось сдавать в библиотеку, они были мои.

Работая для рубрики “Культура”, я каждую неделю получаю десятки книг. И всякий раз, вскрывая упаковку и вынимая оттуда книгу, испытываю волнение, как первый раз в жизни. Их уже так много, что я утратила инстинкт собственницы и отдаю 95 % полученных книг в женскую тюрьму Флёри-Мерожис.

Писать раз в неделю (или чуть реже) книжный обзор для “Пари-Матч” всегда было для меня истинным счастьем, и уж тем более когда я стала жить в Елисейском дворце. Я воспринимала это как победу над теми, кто запрещал мне работать, а главное, над самой собой. Не будь этой обязанности – читать книги для составления журнальных обзоров, – меня, без сомнения, вовлекли бы в круговорот официальных встреч, поездок, приемов и я не смогла бы открыть ни одной книжки. Жалкое существование! Зато сесть перед компьютером, наедине с пустым экраном, со своими мыслями, отрешиться от всего на свете, сосредоточиться – вот что помогло мне преодолеть многие испытания.

Многие – но не такое.

В тот ужасный четверг, когда Франсуа объявил, что бросает меня, я не смогла бы прочесть даже двух строк и лишь беспомощно смотрела на крушение нашей пары. Президент заверил, что мне не о чем беспокоиться, что я, несомненно, получу выгодные профессиональные предложения, которые помогут мне начать новую жизнь.

Затронув вопросы финансового характера, он перечисляет другие заботящие его моменты. Он не хочет, чтобы я писала книгу, – несколько дней назад у меня возникла такая мысль, и я сказала ему о своем намерении. Он разрешает описывать лишь то, что касается моей “постпрезидентской” жизни. И настаивает на том, чтобы мы объявили о “нашем” разрыве в совместном коммюнике. Я отказываюсь. Мне этот разрыв не нужен. В нем нет ничего “совместного”. Но он продолжает настаивать, спокойным, холодным тоном.

Как все это горько.

Перед его уходом я требую отдать мне ключи от квартиры. Я говорю:

– Ты изгоняешь меня из своей жизни, значит, ты здесь больше не живешь, и я хочу оставить ключи себе. Чтобы иметь возможность приглашать сюда кого угодно и когда угодно.

Я знала, что ему не понравятся эти слова. Он изменяет мне уже больше года, но не может смириться с тем, что я намерена жить своей жизнью. Вот так устроены эти люди. Он возражает:

– Тебе их потом принесут.

– Нет, я хочу получить их сейчас же.

Франсуа зовет охранника, у которого хранятся ключи. Выходит в коридор поговорить с ним, но тут же возвращается. Ключи ему нужны, чтобы спуститься в подземный гараж, где его ждет машина, так как здание находится под охраной и никто не может попасть на стоянку, не вставив ключ в особое гнездо в лифте.

На всякий случай я решила сопровождать их, чтобы не лишиться ключей. И вот мы спускаемся в лифте с пятого этажа втроем: Франсуа, я и “разносчик круассанов” – тот самый полицейский, которого обессмертил своим снимком какой-то папарацци. Я смотрю ему прямо в глаза.

– Вы, случайно, сегодня не доставляли президенту круассаны? Значит, вот как вы понимаете обязанности полицейского? Удивляюсь, что вас еще не выгнали.

Он молчит, упорно глядя на свои ботинки. Глаза его увлажняются. Франсуа не произносит ни слова.

Я тотчас же еду в “Ла-Лантерн”. Предполагалось, что я пробуду в Версале до субботы, а в воскресенье улечу в Индию. Много месяцев назад я обязалась поехать туда представительницей “Движения против голода”. Я согласилась исключить из маршрута ту часть поездки, которая вела в Мадхья-Прадеш: туда нужно ехать из аэропорта на машине много часов по диким, опасным дорогам, и я боялась, что просто физически не выдержу этого.

Вот уже несколько дней окружающие уговаривают меня вообще отказаться от этой поездки. В первую очередь сам президент. Он не желает, чтобы я туда ехала. Но его заботит отнюдь не мое здоровье. В его представлении первой леди уже не существует.

Да и считал ли он меня таковой с самого начала? Нет, сейчас для него самое важное – мое молчание.

У меня осталось три дня для отдыха в “Ла-Лантерн”. Но я боялась провести последний, пятничный вечер наедине со своим горем. И пригласила на ужин самых близких друзей, словно решила доказать себе, что жизнь продолжается. Они съехались все и согрели меня своей дружбой. Что было бы со мной без друзей? Мы провели веселый, теплый вечер. Я попросила у врача разрешения не принимать обычные лекарства, чтобы выпить пару бокалов вина. Ночь проходит быстро.

В субботу к концу дня у меня назначена встреча с Франсуа – мы должны согласовать текст коммюнике. Трое из моих гостей остались у меня ночевать. Я собираю свои вещи, летнюю одежду, оставленную в “Ла-Лантерн”, кое-какие книги. Друзья помогают мне упаковать чемодан. Торопливо перекусываем. Пора уезжать. Иду прощаться со сторожами, Жозианой и Эриком:

– Ну вот, хочу вам сказать, что мы видимся в последний раз.

Они принимают это за шутку, громко протестуют.

Отвечаю им срывающимся голосом:

– Мы с господином президентом расстаемся, об этом будет объявлено сегодня вечером.

Теперь уже они взволнованы до слез, обнимают меня, горячо утешают. Я плачу вместе с ними. Никогда мне не забыть эту минуту, никогда! Так же как и прощание с обоими дежурящими сегодня поварами. Они тоже плачут. Я извиняюсь перед ними:

– Простите, я лучше пойду, а то не выдержу.

Не могу сдержать слезы. Мне хочется уйти достойно, но эти выражения привязанности трогают меня до глубины души. А я должна сберечь силы для предстоящей встречи. Сажусь в машину. Телекамеры уже хищно нацелены на нас. Журналисты на мотоциклах нетерпеливо ждут за оградой, готовые запечатлеть каждое мое движение, словно присутствуют при казни.

Сначала мы едем на улицу Коши, к нам домой – вернее, теперь ко мне домой, – а за нами следом мчится вся свора фотографов и телевизионщиков. Чтобы спастись от их объективов, мы проходим через подземный гараж. И снова прибегаем к уже испытанному способу уйти от преследования. Только на сей раз, чтобы спокойно проехать к Елисейскому дворцу, вперед высылаются две машины-“обманки”, а не одна. И когда мы отъезжаем от дома, вся банда уже далеко. Один из автомобилей вообще взял курс на “Ла-Лантерн”, увлекая за собой часть репортеров. Даже у меня это вызывает улыбку.