Валерий Могильницкий - Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага (сборник) Страница 7

— Любовь моя, жизнь моя, отныне мы вместе и навсегда!

Она осталась жить в поселке рудника только ради того, чтобы видеть своего возлюбленного, чтобы поддерживать его. Долгие годы она ела только черный хлеб, запивая его квасом. Ходила она в истрепанных башмаках и отморозила себе ноги… Свои теплые башмаки она переделала в шапку для товарища мужа, чтобы защитить его голову от падающих обломков породы.

Елена Владимировна Голицына-Трубецкая очень хотела быть похожей на героиню некрасовской поэмы «Русские женщины». И она в первый же год пребывания Андрея Трубецкого на джезказганских рудниках отправляется в казахстанскую степь, чтобы найти его обитель и обнять своего любимого. То, что увидела она, ее потрясло до глубины души. Жарища стояла невероятная, когда она приехала в поселок Рудник, песок из Бетпакдалы слепил глаза, забивал рот и скрежетал на зубах… А вокруг — низкие мазанки. Они спрятались за сопками, тут летал пух, вокруг грязь, пыль… Этот район городка называли «Шанхай». И там ей сказали, что ее муж, видимо, занят на карьере шахты 47-бис, долбит руду… Она сразу бросилась туда. Сам А.В. Трубецкой позже в своей книге «Пути неисповедимы (воспоминания: 1939–1955 годы)», изданной в Москве в 1997 году, об этом расскажет так:

«Была уже вторая половина рабочего дня. Мы сидели на дне котлована, опустившегося почти на метр, и лениво переговаривались, ожидая съема. Ко мне подошел и присел рядом тот самый бандеровец, который раньше работал поваром в лазаретной кухне. „Андрей, слушай, это не твоя жена там приехала? Вроде похожа, как на карточке показывал“. — „Где?!“ — „А вон, у вахты“.

Я вскочил сам не свой и быстро пошел между штабелями камней к проволоке. Меня как молнией ударило! Да, это была моя Елена. Она стояла недалеко от проволоки в стороне от вахты, увидала меня, приветливо махнула рукой, заулыбалась. Я прислонился к штабелю и мог только улыбаться, а она поднесла руку к лицу и поцеловала кольцо. Это движение сделал и я. В голове все смешалось, и мы молча стояли друг против друга. Потом Елена сказала: „Я добьюсь свидания“, — и отошла к вахте».

Конечно, Андрей Трубецкой понимал, что никакого свидания с Еленой ему не дадут, ибо порядки в лагере были прямо-таки фашистские, к тому же он за скверное поведение был отправлен в режимную бригаду.

Так оно и случилось — не разрешили свидания. Но уже на второй день Елена опять появилась у колючей проволоки близ карьера. А.В. Трубецкой писал:

«Я увидел ее, бодро спускавшуюся с переезда с рюкзаком за плечами, маленькую, стройную, всю какую-то собранную, и побежал навстречу. Потом весь карьер я шел рядом с ней только через проволоку. Она улыбалась этой неожиданности и тыкала пальцем в рюкзак, говоря: „Это тебе“. Потом зашла на вахту — маленький домик у ворот карьера с неоштукатуренными стенами и окошечком в нашу сторону. Скоро она вышла вместе с начальником конвоя, сержантом, и я слышал, как упрашивала его разрешить нам свидеться, передать передачу. Сержант, чувствовалось, колебался. Это был новый, не вчерашний конвой, а надзиратель в этот момент почему-то отсутствовал. На мое несчастье подъехал грузовик с солдатами и офицером. Они приехали за углем, который был сгружен на карьере. Сержант, видно, побоялся офицера и разрешил Елене только поговорить, да и то немного, через окошко вахты. Разговор был очень короткий и бессвязный: она мне о хлопотах для свидания, о передаче, я ей — свидания не дадут, но попробуй через начальника лагеря полковника Чечева, а так — уезжай. Да всякие возгласы: как ты, как дома, что братья?»

Ей удалось передать ему рюкзак. Оказалось, это рюкзак его фронтовой, партизанский, с ним он не раз ходил в бой с фашистами в Августовских лесах, с ним вернулся домой в Москву. В рюкзаке лежали новенькая фуфайка, которая спасала его позже в сорокаградусные морозы на работах в карьере, сало и, что восхитило, несколько пар огромных очков-«консервов», защищающих глаза в карьере от каменных брызг при ударе ломом руды.

Все это пригодилось Андрею Трубецкому и его товарищам-узникам. Рассказывая о своей дружбе в Степлаге с Андреем Трубецким, поэт Юрий Грунин в своей книге «Спина земли», подаренной мне автором в 2006 году, писал, что тот подарил ему очки-«консервы», предохраняющие глаза от осколков камней, которые долбили заключенные. «Откуда добыл их Андрей для себя и для меня, я не знаю», — добавил Грунин.

А ведь это все дело волшебных рук Елены Трубецкой, жены Андрея! Нашел в рюкзаке Андрей и записку от нее, всего три слова:

«Люблю, люблю, люблю!»

Начальник лагеря, полковник Чечев, не разрешил Елене свидания с Андреем. «Ты что — декабристка? — крикнул он ей. — А мы что — мягкотелые царские офицеры… Чтоб духу твоего не было в окрестностях лагеря, иначе попадешь в Алжир как жена изменника Родины!»

Получается, царь был гуманнее Сталина. Он разрешал женам свидания с мужьями-декабристами, разрешал им даже жить рядом с ними в одном поселке. Елена тоже просила разрешить ей поселиться в «Шанхае» рядом с лагерем — ей в ответ язвительное: «Декабристка!»

Елена вынуждена была покинуть рудник. Но, находясь вдали от казахстанских рудников, она постоянно добивалась в Москве досрочного освобождения мужа, дошла даже до президента Академии наук СССР А.Н. Несмеянова, уговорила его отправить письмо Генеральному прокурору СССР Р.А. Руденко с просьбой пересмотреть дело А. Трубецкого.

И оно было пересмотрено! В январе 1955 года Андрей Трубецкой был освобожден, возвращен в Москву. Вот что может любовь! По совету Елены он восстанавливается в МГУ, получает высшее образование, затем защищает кандидатскую и докторскую диссертации. Преуспела в творческом плане и его жена. Став архитектором, Елена Владимировна Трубецкая-Голицына многое сделала для сохранения древних памятников архитектуры в Москве. По ее проекту на средства семьи Трубецких была восстановлена Никольская церковь в селе Озерецком Сергиево-Посадского района. Эту церковь до сих пор считают памятником любви двух сердец — «декабристки» Елены и великомученика Андрея.

Глава третья

Лихолетия кино

Ванду Сигизмундовну Росоловскую и Любовь Васильевну Бабицкую сдружила в Карлаге любовь к кино. Арестованные и осужденные в знаменитом на репрессии 1938-м к пяти годам лагерей как социально опасные элементы, они честно и добросовестно отбыли свой срок на разных тяжелых работах в степи. Но в 1943-м на свободу не были отпущены: шла Великая Отечественная война. Их оставили в системе Карлага как вольнонаемных сотрудниц. Ванду Сигизмундовну определили как специалиста по кино в культурно-воспитательный отдел управления Карлагом, а Любовь Васильевну Бабицкую — ведущим киномехаником лагеря.