Елена Морозова - Калиостро Страница 7

Королевская версия происхождения магистра, напоминающая авантюрный роман эпохи романтизма с непременной тайной рождения героя, не ведающего своих родителей, очевидно далека от истины. Королю Жуану V из династии Браганса, скончавшемуся в 1750 году, в 1748-м (указанном как год рождения Калиостро) было 58 лет, а графине Элеоноре Тавора — 48, так что предположить между ними пылкий роман, завершившийся появлением на свет младенца, довольно сложно. Покушение же на Жозе I, к которому оказалась причастна семья Тавора, произошло в 1758 году. Словом, история, достойная пера романиста.

Собранием расхожих сплетен, слухов и пересудов стали анонимные «Подлинные записки графа Калиостро»[7], первое издание которых пришлось на 1785 год. Сначала в авторстве подозревали известного насмешника маркиза де Лангля, автора «Похождений Фигаро в Испании», но потом установили точно: «Записки» принадлежат перу маркиза де Люше[8]. В истории, рассказанной в «Записках», теснейшим образом сплелись правда и вымысел, поданные в невыгодном свете для ее героя: «Перед вами история мошенника, который восемь лет назад в Англии сидел в тюрьме Кингс-Бенч (а сейчас сидит в Бастилии). Поначалу он был танцором в Опере, но так как у него ничего не получилось, он отбросил носимое им от рождения имя Бельмонте и взял имя Калиостро и назвался прусским полковником…»6 Бальзамо-Калиостро на поприще танцора не подвизался, но прусским полковником назывался, равно как и любил носить голубой полковничий мундир с красными обшлагами…

«Вопреки заявлениям самого Калиостро, — подчеркивал Гримм[9], — субъект сей родился в бедной семье, скорее всего в Неаполе, ибо не только акцент, но и построение фразы выдает в нем лаццарони. Наделенный бурными страстями, он присвоил себе титул и ринулся во все тяжкие, искушая судьбу. Жену свою он нашел в Венеции, на самом дне, куда ее привели скорее несчастья, нежели сластолюбие. Хрупкая, с пламенным взором, великолепно сложенная, с легкой походкой, она являла собой воплощение добродетели; ее порочные занятия не оставили на ее внешности ни следа, и, возможно, поэтому она с легкостью предавалась пороку, не переставая говорить о добродетели. Опасаясь не преуспеть, супруги не рискнули сразу отправиться в Париж, а поехали в Россию. Там двадцатилетняя графиня выдавала себя за почтенную даму, имеющую взрослого сына, и утверждала, что выглядит столь свежо и молодо исключительно благодаря “эликсиру молодости” своего супруга. После таких заявлений эликсир шел нарасхват. К чарам юной итальянки не остался равнодушен великий князь, фаворит русской императрицы. Не желая ссориться с властями, супруга Калиостро добилась аудиенции у императрицы и убедила ее в своем исключительном к ней почтении. Получив в подарок 20 000 рублей, она вместе с супругом отбыла из страны. Для самого Калиостро отъезд пришелся кстати, ибо он пообещал вылечить малолетнего ребенка знатного вельможи, но обещания не выполнил, ребенок умер, и граф подменил его другим, взяв тем не менее 5000 империалов в качестве платы за лечение. С трудом избежав скандала в Варшаве, граф прибыл в Страсбург, где занялся целительством, что вскоре вызвало обвинение в шарлатанстве, отчего ему пришлось покинуть город. Прибыв в Париж, Калиостро сначала купался в лучах страсбургской славы, а затем начал создавать ложу Египетского масонства, якобы восстанавливая древние мистерии Изиды и Анубиса. Жадные до всего нового и необычного парижане валом валили в Калиостровы ложи, число которых быстро достигло шестидесяти двух. А супруга графа организовала женскую ложу…» — сообщал Гримм в письме к Дидро7.

Порочащие Калиостро слухи собрал в своей брошюре и некий Саки[10], неприятный субъект, прибывший в Страсбург следом за Калиостро с намерением заработать на чужой славе. Сей Саки сообщал, что настоящее имя Калиостро — Тишио (Thiscio; впрочем, может, и Thsico — Чико…), что он сын кучера из Неаполя и в молодости был парикмахером, но потом бросил это почтенное занятие и занялся ремеслами презренными и низкими. Главная обвиняемая по делу об ожерелье королевы мадам Ла Мотт охотно подхватила «разоблачения» Саки. А еще ходил слух, что в юности магистр был в услужении у Космополита[11] и, узнав от него несколько алхимических рецептов, с их помощью стал одурачивать легковерных. Некоторые, видя поистине неиссякаемое богатство Калиостро, считали его сыном управляющего шахтами в Лиме. А графиня де Бриенн утверждала, что слышала, как Калиостро рассказывал, что он «родился посреди Красного моря, воспитан под пирамидами Египта».

Первыми прошлым Калиостро заинтересовались французские власти во время процесса по делу об ожерелье. Данные, собранные по запросу в Палермо, совпали со сведениями, сообщенными из Палермо неким анонимом, отправившим в адрес парижской полиции два письма (от 22 июня и 2 ноября 1786 года), в которых сей аноним признавался в своем знакомстве с дядей Джузеппе, Антонио Браконьери, который и рассказал ему о юности племянника. 16 июля 1786-го полиция получила анонимное письмо из Лондона, в нем говорилось о пребывании в Англии проходимца Бальзамо, а также о том, что в 1772 году оный Бальзамо прибыл в Париж, а в январе 1773 года обратился с просьбой к тогдашнему начальнику полиции Сартину заключить его жену в исправительную тюрьму Сент-Пелажи — за то, что она якобы изменила ему с неким Дюплесси[12]. «Мадам Бальзамо арестовали и допросили. Отвечая на вопросы о своем происхождении, о своей жизни и о жизни мужа, она сообщила такие подробности, кои не позволяют сомневаться, что Жозеф Бальзамо является тем же самым лицом, кое с тех пор известно под именем Александра Калиостро»8. А так как подробности аноним явно взял из протокола допроса, есть основания полагать, что к письму этому французская полиция сама приложила руку. Но как бы то ни было, судебный процесс по делу об ожерелье подтолкнул к составлению подлинной биографии Калиостро-Бальзамо.

Первым составителем немифологической родословной Бальзамо стал палермский правовед, которому французское посольство поручило установить происхождение магистра, «имевшего дерзость перед лицом Франции — да и всего мира — распространять вздорные басни». Именно к нему и направился прибывший в апреле 1787-го на Сицилию Гёте, который в своем «Путешествии в Италию»9 описал знакомство с семьей «необычайного человека», по-прежнему проживавшей в Палермо. «Все жители Палермо сходились на том, что некий Джузеппе Бальзамо, уроженец их города, был опорочен и изгнан за разные бесчисленные проделки». Правда, «по вопросу о том, является ли он тем же лицом, что и граф Калиостро, мнения разделялись». Однако сам Гёте, похоже, таковых сомнений не разделял. В переписке с восторженным поклонником Калиостро Лафатером он позволял себе сомневаться в магическом даре магистра, а в пьесе «Великий Кофта» (1791) и вовсе представил графа мошенником. Впрочем, некоторые адепты Калиостро полагают обратное, считая, что так как Гёте был масоном, то своими сочинениями он намеренно уводил любопытствующих от истины…