Сандрин Филлипетти - Стендаль Страница 7

Смыслом жизни для него становится математика. С одной стороны, только она дает возможность подать на конкурс в Политехническую школу и таким образом выбраться из провинции в Париж. С другой стороны, он, который так ненавидит лицемерие, ценит эту дисциплину за то, что она лишена двусмысленности: «Математика рассматривает лишь малую часть предмета (его количество), но в этой части она говорит о безусловных вещах — она говорит правду, и почти всю правду».

Ученик Бейль работает серьезно, просит уточнений, требует логических объяснений, а не голословных утверждений. Он жаждет осмыслять, а не заучивать наизусть: ему нужно понимать и продвигаться в поисках истины. Но его наставники не проявляют к нему большого интереса, и ему приходится искать других путей к знаниям. Он самостоятельно углубляется в «Энциклопедию» Д’Аламбера — и сразу упрекает его за самодовольный тон; принимается за «Статику» Луи Монжа — и называет ее неудачным катехизисом. Узнав о некоем молодом человеке, который знает математику лучше всех и дает частные уроки, хотя это не является его профессией, — Анри рассказал об этом тете Элизабет. Та великодушно дала ему денег. Под большим секретом, то есть тайком от отца, он стал ходить заниматься в маленькую комнатку геометра Луи Габриэля Гро на улицу Сен-Лоран, в самом старом и бедном квартале города. Общаясь с этим пылким якобинцем, членом директории департамента Изер, который очаровал его и педагогическим талантом, и революционным энтузиазмом одновременно, Анри начал делать серьезные успехи: «Я стал наконец понимать суть вещей — это уже не были готовые, упавшие с неба аптечные рецепты для „изготовления“ уравнений. Я получал живейшее удовольствие, сравнимое с чтением увлекательного романа».

Новая страсть настолько захватила его, что он уже не обращал внимания на замечания родных. 15 сентября 1799 года на экзамене по математике некогда запуганный ученик проявил себя в полном блеске.

Анри без труда получил первую премию Центральной школы по математике. Он разделил ее с другими товарищами, среди которых был Феликс Фор, но в протокол экзаменов была внесена следующая запись: «…Точность ответов гражданина Бейля, легкость, с которой он производил вычисления, побудили комиссию, не прибегая к жеребьевке, наградить его книгой Эйлера „Введение в анализ бесконечных величин“ в латинском издании». Это был полный триумф. Оставалось лишь одно препятствие: как добиться позволения отца на отъезд в Париж? «Поехать в этот современный Вавилон, в город разврата, — и это в шестнадцать с половиной лет!» На семейном совете вопрос о его отъезде, к счастью, был решен положительно.

Подходил к концу XVIII век; для Анри наступил долгожданный день отъезда. 30 октября он сел в дилижанс. «Перед моим отъездом, в ожидании дилижанса, мы попрощались с отцом в городском саду, под окнами, выходящими на улицу Монкорж. Он даже всплакнул. Единственное впечатление, произведенное на меня его слезами, было то, что он показался мне уродливым».

Юный Бейль въехал в столицу на следующий день после государственного переворота 18 брюмера Седьмого года (9 ноября 1799 года). Разрыв с Греноблем, и особенно — с отцом, станет для него окончательным.

ВОЕННЫЕ ГОДЫ. 1800–1814

«И это Париж?»

Государственный переворот, произведенный Бонапартом, знаменовал собой конец эпохи революции. Республика нотаблей, национальное представительство, свобода прессы и институты народовластия сменились военной диктатурой и установлением деспотического режима, в котором все решалось волеизъявлением одного лица. К концу 1799 года Бонапарт окончательно утвердил свою власть, назначив себя Первым Консулом. Час республики пробил. Впрочем, юный Анри Бейль нимало не был обеспокоен этим грандиозным историческим событием. Главой полиции был поставлен Фуше, министром иностранных дел — Талейран, но все это проходило мимо сознания свободолюбца — настолько он был поглощен новизной собственного тогдашнего состояния.

Сразу по приезде он поселился в гостинице неподалеку от Политехнической школы, которая находилась в подсобных помещениях бывшего Пале-Бурбон, ставшего Домом Революции, — на Университетской улице. И тут же оказалось, что всё в Париже ему противно до тошноты: отсутствие привычного вида гор, грязь, сырость, шум, вид множества занятых людей, сады с постриженными деревьями. Исторические памятники его не интересуют, а пищу он находит несъедобной. В общем, ничего похожего на то, чего он ожидал. Резко выпав из семейного кокона, предоставленный самому себе, кандидат в политехники растерялся: «В сущности, мне хотелось в Париж из отвращения к Греноблю. Что же до математики, то она была лишь средством к этому побегу».

Наконец Анри пришел к твердому решению: не подавать на конкурс в Политехническую школу. Никто из родных, начиная с самого Шерубена, и не думал принуждать его к этому. Похоже, ему решили слепо доверять во всем. Теперь из всех его прежних страстных увлечений оставалось только одно — писать комедии. Из соображений экономии он переехал в мансарду на пересечении улиц Бак и Сен-Доминик. Свой первый визит он нанес Ноэлю Дарю — двоюродному брату доктора Ганьона, который жил в маленьком особняке на улице Лилль, принадлежавшем ранее Кондорсе. Перед этим родственником — высоким, красивым, импозантным стариком, внушавшим трепет всем окружающим, — он почувствовал себя неловким и даже каким-то неуместным.

Резкие перемены в жизни лишили Анри душевного равновесия. Его преследует постоянный страх быть принужденным, так или иначе, к поступлению в Политехническую школу. Он намеренно запаздывает с подачей бумаг: «Я ждал с нетерпением известия о том, что учеба уже началась. Потому что на отделении точных наук нельзя было начинать обучение с третьего занятия».

В своем недовольстве Парижем он обвиняет главным образом себя самого: неужели он не в состоянии увидеть этот город по-настоящему? Что же тогда ему любить, если он не любит Париж? Но правда жизни оказалась слишком суровой для юного провинциала с экзальтированной душой. Никого не зная в городе, не имея никакого дела, Анри заболел. Из-за болезни — грудной водянки — он быстро теряет волосы (он даже будет вынужден некоторое время носить парик); в горячке и бреду, одинокий, заброшенный, он прикован к постели. Тогда за юного родственника взялся Дарю-отец. Он прислал к Анри хорошего врача вместо того бессовестного шарлатана, который консультировал его ранее, нанял ему сиделку и, когда больной поправился, организовал его переезд в свой дом на улице Лилль — в комнату на третьем этаже с видом на сады. Анри раздобыл себе экземпляр «Искусства комедии» — весьма популярного тогда творения Жана Франсуа Келава — и, вооружившись тетрадью, решил серьезно засесть за это занятие (ведь только оно его по-настоящему интересовало), но на пути от теории к практике одного шага оказалось мало. Тогда начинающий писатель с сомнением стал вопрошать себя: должен ли он писать комедии или лучше стать оперным композитором — ведь ноты он знает. Чего ему больше хочется? «Я чувствовал, правда достаточно смутно, что не знаю толком ни жизни, ни себя самого, и потому не могу определиться».