Николай Богданов - В небе – гвардейский Гатчинский Страница 7

Не успел летчик выбраться на крыло самолета, как много сильных рук протянулись к нему. Его стащили вниз и стали подбрасывать в воздух.

Быстрый осмотр самолета, и все убедились: машина совершенно цела, даже не погнуты концы лопастей правого винта.

А в это время хрупкая, худенькая фигурка Бортникова была бережно поставлена на ноги, и Миша спокойно доложил командиру полка:

– Товарищ подполковник, произвел аварийную посадку нормально, экипаж и самолет невредимы.

Голованов крепко пожал его маленькую, но сильную руку.

После этого случая наш авторитет значительно возрос в глазах кадровых командиров.

…Настали дни напряженные. Мы летали по различным маршрутам, выходили на полигоны, бомбили, уходили в зоны воздушных стрельб, где стрелки-радисты стреляли по конусам, и только выполнив весь комплекс упражнений, усталые возвращались на аэродром. В конце мая в полк приехала инспекция, которая после всесторонней проверки дала высокую оценку нашей боевой подготовки.

Мы были горды, что за короткое время стали полноценными командирами Красной Армии. Весь полк стал дружной, спаянной семьей и полноценной боевой частью.

Экипажи продолжали совершенствовать боевую выучку. Боевая подготовка проходила планово и организованно, только все чаще и чаще объявлялись боевые тревоги, то частные, то общие – с полной готовностью к боевому вылету. В зоне нашего аэродрома пролетали на запад большие группы самолетов, по железной дороге двигались в том же направлении эшелоны с боевой техникой.

Чувствовалось напряжение. Хотя об этом не говорили, но мы понимали, что не зря нас призвали в армию. Страна готовилась к грозным событиям.

В бой

Тревожный вой сирены… В то время, когда пограничные части Красной Армии отбивали первые атаки фашистских войск, наш полк на Смоленском аэродроме в предрассветной мгле готовился к вылету по боевой тревоге.

После того как самолеты с опробованными двигателями, подвешенными бомбами, заряженными пулеметами были готовы к полету, на аэродроме были построены все экипажи. Командир и комиссар полка призвали нас с честью выполнить долг перед Родиной. Построение вылилось в митинг. Летчики, штурманы, радисты и техники в своих коротких, но полных гнева выступлениях клялись не щадя жизни уничтожать врага.

В течение этого напряженного дня нам то и дело ставили и отменяли боевые задания, меняли цели и боевую загрузку, но команды на боевой вылет в первый день войны мы гак и не получили. Утром 23 июня противник нанес бомбовый удар по нашему аэродрому. Нам повезло, налет был неэффективным, взлетно-посадочную полосу фашистским летчикам повредить не удалось. Не пострадали и наши самолеты.

Шли томительные часы ожидания. Летчики и штурманы, собравшиеся у флагманского самолета, с нетерпением поглядывали в сторону штаба полка – не идет ли командирская автомашина. Все были напряжены, нервничали. Одни, сбившись в небольшие группки, громко и возбужденно говорили о войне, другие молча, глубоко затягиваясь, курили, третьи срывали стебли тимофеевки, теребили их, задумчиво покусывали фиолетовые головки клевера. Многие неспокойно ходили взад и вперед вдоль свежевырытых щелей… Нам предстояло идти в бой. Наступило время, о котором говорил нам комиссар Петленко: мы должны исполнить наш самый святой, самый почетный гражданский и солдатский долг – защитить Родину.

Наконец показалась долгожданная командирская автомашина. Пыля, черная «эмка» быстро приближалась к нам, пересекая летное поле.

– Поэкипажно становись! – скомандовал заместитель командира полка майор Филиппов.

Приняв короткий рапорт от Филиппова, подполковник Голованов не торопясь, спокойно сказал:

– Друзья! Полку приказано в период девятнадцать ноль-ноль – двадцать ноль-ноль с высоты семь тысяч метров нанести бомбардировочный удар по железнодорожному узлу в предместье пункта В., разрушить его, сорвать подвоз вражеской техники и резервов к фронту, одновременно бомбардировать патронно-снарядный завод на западной окраине В. и аэродром М. Во исполнение приказа… – Дальше шли распоряжения по эскадрильям. – Уверен, каждый экипаж выполнит боевые задания наилучшим образом.

Взревев моторами, самолеты один за другим поднялись в воздух и, построившись в «клин эскадрилий», взяли курс на запад. Все тревожившие мысли остались на земле… Сосредоточиваю свое внимание только на полете. Монотонно гудят моторы, их гул сливается в бесконечно долгий, вибрирующий звук. Взглянул на приборную доску – на многочисленных циферблатах приборов как живые пульсируют стрелки, только две стрелки высотомера плавно ползут по шкале: одна замерла на цифре «4», вторая приблизилась к «500», это значит, что мы уже на высоте 4500 метров.

– Надеть кислородные маски, включить кислород, – отдаю приказание экипажу.

– Маску надел, кислород включил, все в порядке, – отвечают мне Борис Хомчановский и Александр Журавский. Мне хорошо видно, как и на других самолетах нашего звена летчики надевают кислородные маски и становятся похожими на водолазов.

Вот и заданная высота – 7000 метров, переводим самолеты в горизонтальный полет, снижаем мощность моторов, и сразу их гул заметно ослабевает. Кислородная маска покрылась инеем, за бортом самолета 35 градусов мороза, да и в кабине не теплее.

– Товарищ командир, впереди Минск, вижу большие пожары, – сообщает штурман Хомчановский.

Мне и самому впереди по курсу виден большой город. Над ним к небу, вырываясь из бушующего пламени, поднимаются столбы дыма, но, сломленные и пригнутые ветром, они огромной черной клубящейся стеной относятся на северо-запад.

– Погодите… за все отплатим сторицей, – ругается штурман.

– Вот и положи этому начало сегодняшней бомбежкой, – сказал я Хомчановскому.

Под самолетом проплывают отдельные кучевые облака, постепенно разрастаясь, они превращаются в длинные белые гряды, вытянутые с юго-запада на северо-восток, и, соединившись, укрывают собой зеленые луга, леса, большие колхозные поля, голубые реки и озера, черную и коричневую паутину железных и шоссейных дорог, всю ту земную красоту, которая нам открывалась с высоты и так же, как в мирное время, волновала и восхищала нас.

Облачность закрыла от наших глаз и горящий Минск. Но мысли возвращались к нему, воображение рисовало страшную картину происходящего в этом городе…

Через три часа полета показался В., обходим его с юга и некоторое время летим на запад. Затем разворачиваемся на восток и идем на цель. Командир нашей группы качнул самолет с крыла на крыло, это сигнал «мы на боевом курсе». На самолете ведущего открылись бомболюки, Хомчановский тотчас открыл их на нашем корабле. Кажется мне, что самолет и я – одно целое, малейшее изменение режима полета чувствую всем своим существом, мгновенно реагирую соответствующим отклонением рулей. Все силы направлены на то, чтобы как можно точнее вести самолет. «Вторым зрением» вижу, как отделилась первая бомба от командирского самолета. В это мгновение рука Хомчановского нажала кнопку электросбрасывателя, и наши бомбы одна за другой, сойдя с замков бомбодержателей, полетели вниз. Самолет качнулся, освободившись от тысячекилограммового смертоносного груза. Зенитные снаряды все ближе и ближе рвутся у наших самолетов, командир группы стал резко маневрировать по курсу и по высоте, мне стоило большого труда держать свое место в строю, я не видел, как взорвались бомбы и каковы результаты нашего удара.