Николай Черушев - Вацетис — Главком Республики Страница 7

Прощаясь с училищем и своим юнкерским прошлым, И.И. Вацетис подвел итоги пройденного пути: «Результатами своих училищных трудов я был доволен: кончил по первому разряду с тремя призами, через три месяца мог стать офицером. Я шел верным путем к намеченной цели. В кармане около 7 рублей. В полку до производства в офицеры буду получать 20 рублей в месяц. Конечно, этого мало для существования. Я решил в случае надобности перейти на солдатскую кухню. Иначе на 20 рублей жить нельзя. Если бы не эта вечная забота о том, как свести концы с концами, то мог бы считать себя одним из счастливейших людей в мире. Правда, я был один, вернее одинок, как улитка.

Мне совершенно не жалко было расстаться с училищем, которое не было для нас, юнкеров, «Альма матер». Училище мне рисовалось вроде мастерской с пороховым двигателем, где нас обрабатывали, а потом, когда пришло время, раскидывали по всей матушке России. Четыре года назад мне было очень трудно расстаться с учебным батальоном. Я с большим удовольствием вернулся бы туда. Но вторично попасть в училище? Нет!

18 ноября 1897 г. я был произведен в офицеры и переведен в 3-й Ковенский крепостной пехотный полк на должность младшего офицера. Перевод в этот полк мне не очень был по сердцу, так как у нас имелись сведения о внутренней жизни этого полка не особенно приятные. В течение последних лет там происходили многочисленные скандалы, на почве коих из полка было уволено более двадцати офицеров»{14}.

Рассказывая о начале своей офицерской службы, И.И. Вацетис пишет: «Первые шаги каждого молодого офицера отмечались рядом более или менее серьезных или игровых промахов, без этого обойтись было невозможно. Служебная обстановка была незнакомая. Обыкновенно было так, что один ротный командир смотрел на младшего офицера как на помеху, он-де только портит солдат. Другой же, наоборот, передавал в неопытные руки младшего офицера всю роту. Мой ротный командир был из последней категории.

Сам ротный командир в русской армии представлял из себя некий индивидуум, которого всякий вышестоящий начальник третировал, терзал и гнул в бараний рог, но никто не учил. Неся колоссальную ответственность за благосостояние и обучение роты, он являлся единственным лицом в армии, которое обязано было безапелляционно отбывать скучную и трудную казарменную барщину без особенной перспективы насчет повышения по службе.

Чтобы сделать служебную карьеру, чтобы не состариться в капитанском чине, надо было попасть в штаб-офицеры за отличия, обогнать своих товарищей. Из таких был мой ротный командир. Он был из числа тех, кому во что бы то ни стало надо составить себе служебную карьеру, чтобы подровняться в общественном положении со своими высокопоставленными родственниками по жене: он был женат на дочери коменданта одной крепости.

К этому господину я и попал в роту. Позднее я узнал, что он очень хлопотал об этом, имея в виду использовать мои отличные строевые способности с целью постановки обучения в роте лучше, чем в других»{15}.

Попав в гарнизонную среду, И.И. Вацетис наблюдает, анализирует ее состояние, влияние на молодых офицеров, делает для себя выводы, в большинстве своем выводы нужные и верные. «Я попал в общество, которое было выше меня по воспитанию, кроме того, я был офицером из солдат, то есть из мужиков. Ко мне присматривались, изучали, составляли оценку. Ареной соревнования на высшую оценку служил, как и везде, паркет гарнизонного собрания. Экспертами были, как ни странно, не сами действующие лица — любительницы потанцевать, а те мамаши и тетушки, которые обыкновенно рассаживаются вдоль стен зала так, чтобы не мешать танцующим.

В танцевальном зале было большое оживление. На хорошего танцора был большой спрос. Я, хотя числился в училище в числе хороших танцоров, любил глядеть на кружащиеся пары и рассуждать о пользе танцев. Как только что произведенный в офицеры, я был одет с иголочки. Соседки бросали на меня взгляды, выражая удивление, что я забрался на неподобающее мне место.

Я внимательно следил за моим ротным командиром, который танцевал с нашей полковой дамой. Он танцевал плохо, а она — шикарно. Они не были парой на паркете, однако видно было, что он старается заслужить ее внимание, но без заметного успеха. Дама им тяготилась. Во время танца с фигурами кавалер (и мой начальник) по неловкости запутался и оставил даму посреди зала. Она посмотрела на меня. Я вскочил и пригласил ее «до прибытия» ее штатного кавалера. Но по ее желанию мы протанцевали один лишний тур мимо него. Это маленькое событие имело последствия. Первым последствием было то, что у меня сразу же испортились отношения с начальником. Вторым (было) то, что эта дама пригласила меня составить тройку в котильоне[1] а затем уже я с ней много танцевал на этом вечере, а не мой ротный командир. Во всяком случае, хорошо танцующему молодому офицеру было гораздо легче войти в общество, чем не танцующему.

Занятия в роте отнимали весь день: утром от 8 до 12, днем от 3 до 6 часов. Свободно располагать я мог только вечерним временем. Строевая служба требовала большого напряжения физических сил, часам к девяти вечера глаза слипались. Месяца через два я уже вполне ориентировался в новой обстановке, меня считали прекрасным строевиком и молодым офицером, не чуждающимся общества.

И действительно, я очень исправно знал строевую службу и исполнял ее усердно. С солдатами обращался гуманно, занятия вел умело и разнообразил их настолько, что мои солдаты никогда не скучали. За это я пользовался большой любовью у них»{16}.

Несмотря на занятость по службе в полку, И.И. Вацетис не забывал своих родных и близких. На рождество я поехал домой на свадьбу сестры. Эта свадьба произвела на меня чрезвычайно глубокое впечатление. Она происходила в той самой избе, которую я описал выше и в которой мой отец жил, кажется, тридцать четвертый год. Отцу было около 70, он все еще должен был работать батраком. Изба наша имела очень плачевный вид, хуже, чем прежде. Людей было много. Они нанесли в комнату снега столько, что под конец глиняный пол обратился в какое-то месиво. В комнате стало сыро и неуютно. Знакомые и мои школьные товарищи стали серьезными отцами семейств, старики еще более состарились.

Я всем понравился: старикам — тем, что говорил с ними, с молодежью хорошо повеселились. Я сравнил это общество с тем, в которое попал в Ковно. Разница была большая. Но сердечности, душевной и искренней теплоты было неизмеримо больше, среди этих простых людей эти качества полностью господствовали. Если бы я задался целью найти людей многоуважаемых в буквальном смысле этого слова, то я искал бы их именно среди этих простых, честных, милых и не знающих лукавства людей.