Александр Нильский - Закулисная хроника. 1856 — 1894 Страница 7

Говоря об отце Михаиле, кстати можно припомнить анекдот о неком столичном приходском священнике, имевшем весьма туманные понятия о представителях сцены. Анекдот этот почерпнут из весьма недавнего прошлого.

Балетная фигурантка явилась к этому духовнику на исповедь, по окончании которой отправилась к дьячку записать свое имя и звание в метрическую книгу.

— Кто вы? — спросил дьячок.

— Фигурантка императорских театров, — ответила говельщица.

— Какая фигурантка? — с удивлением переспросил дьячок. — Это что же за звание такое?

— Я служу в балете…

— Что же вы там изволите делать?

— Танцую.

— Танцуете?! Так вы, стало быть, танцорка!..

— Да, но мое настоящее звание «фигурантка». Так и должно занести меня в книгу.

— Нет, уж вы извините, а я так записать не смею. Погодите, я у батюшки спрошу, — произнес смущенно дьячок и отправился за ширмы к священнику, которому таинственно поведал: — С небывалым званием одна тут пришла — фигуранткой императорских театров себя называет; я не знаю, можно ли ее так в метрическую книгу вписать?

— Фигурантка, ты говоришь?

— Да, батюшка, фигурантка.

— Что же это за птица? что она делает, ты не спросил?

— Как не спросить. спрашивал…

— Ну?

— Говорит, что в театре пляшет.

Священник с недоумением развел руками.

— Записать ее так или отказать?

— Отказать нельзя, но и фигуранткой помечать не подобает.

— Так как же быть то?

— А ты вот что сделай, — после небольшой паузы решил священник, — напиши просто «плясуя».

III

В. П. Василько-Петров. — Его учительство в театральном училище. — Пробные школьные спектакли. — Мое участие в комедии «Чиновник». — Зачисление в состав драматической группы. — Дружба Василько-Петрова с Аубелем. — Н. И. Сведенцев. — Училищная прислуга. — Сторож Филипп. — Его любопытство. — Швейцар Никита. — «Кардинал Рншелье».

Драматический класс, с преподаванием истории театра, Федоров поручил одному из близких своих знакомых — фельетонисту «С.-Петербургских Ведомостей» Василию Петровичу Василько-Петрову, у которого, как уже упомянуто выше, я прожил целый год по приезде в Петербург.

Это был весьма образованный, умный и главное тактичный господин, своим занятиям в училище не придававший глубокого значения. Он был дружен с большинством артистов Александринского театра и за свой веселый, добрый, покладистый характер пользовался всеобщими симпатиями. Ему я обязан своим первым знакомством с будущими товарищами, которые часто и охотно посещали его гостеприимный дом. В свое время Василько-Петров считался хорошим переводчиком, и некоторые из переведенных им мелодрам пользовались продолжительным успехом как на столичной, так и на провинциальной сцене. Ему принадлежат пьесы: «Парижские нищие», «Бенвенуто Челини», «Колыбельная песенка» и пр. Конечно, всех этих заслуг было не достаточно для того, чтобы носить ответственное звание «преподавателя драматического искусства», но Павел Степанович руководствовался особыми соображениями, построенными исключительно на протежировании «хорошему человеку и доброму знакомому». Так это все и знали, почему и отношения между учениками и учителем были соответствующего характера.

Несомненное достоинство Василия Петровича, как руководителя будущих актеров, было то, что он почти никого и ничему не учил. Благодаря этому, он по крайней мере не портил тех, кто имел проблески дарования. Мне кажется, что это достоинство было не следствием врожденного халатного отношения к своим обязанностям, а просто обдуманным действием, то есть «плодом долгих размышлений». Многие были уверены, что он сознательно не навязывал своего авторитета ученикам, таким образом слагая с себя всякую ответственность за судьбу юных сценических деятелей. Василько-Петров был настолько предусмотрителен и тактичен, что позволял себе только советовать, но никогда не настаивал на полном подчинении своим мнениям и взглядам. Поэтому то, вероятно, он и был счастливее последующих своих преемников. У него более, чем у многих других, именующихся умелыми и опытными преподавателями, выходили актрисы и актеры па первое амплуа. Вышедшая из его класса Ф. А. Снеткова была украшением Александринского театра, но, увы, к сожалению. весьма недолгие годы: выйдя замуж за С. С. Перфильева, она в расцвете своего таланта покинула сцену. До сих пор здравствующие артисты: Стрельская, Струйская, Сазонов, Шемаев, я, а так же покойные — Малышев, Подобедова 2-я и многие другие, игравшие первые роли, считались учениками класса Василько-Петрова. Правда, после первых дебютов на большой сцене, почти каждый из них обращался за помощью к настоящим учителям-артистам, как Сосницкий и Вера Васильевна Самойлова, тем не менее никто не отвергал, что так или иначе, а, все-таки, пользовался уроками Василия Петровича.

Во время великого поста Василько-Петров на школьной сцене аккуратно два раза в неделю ставил так называемые «практические спектакли», которые не сконфузили бы самого лучшего учителя. Воспитанники, наглядевшиеся тогдашних корифеев, играли настолько хорошо, что привлекали внимание положительно всего начальства и заправских театралов, из которых многие имели доступ в здание училища. В одном из таких спектаклей я играл второстепенную роль в комедии графа Сологуба «Чиновник». A. М. Гедеонов, следивший за моим исполнением, остался мной настолько доволен, что тотчас же отдал приказание Федорову о зачислении меня «в драматическую труппу, с оставлением при школе казенным пансионером для продолжения учения» [1].

Это была большая честь, которой удостаивались весьма не многие, и то за бесспорно-выдающиеся успехи. Все казенные пансионеры были на счету: Ф. А. Снеткова, Стрельская, знаменитая танцовщица Муравьева, московская балерина Лебедева, певец Васильев 2-й, Малышев, Шемаев, Гердт. Из вольноприходящих же учеников на мне был первый пример такого милостивого внимания со стороны директора. Впрочем, вскоре то же повторилось и с Н. Ф. Сазоновым Мы считались уже на службе, получали маленькое жалованье и жили в отдельной комнате при училище, пользуясь полным содержанием и бесконтрольной свободой. В костюмах нас не стесняли, мы имели право не носить казенной форменной одежды и одевались в обыкновенное платье.

Василько-Петров был в тесных дружеских отношениях с Аубелем. Связующим звеном служила обоюдная любовь к кутежам и загулам. Он так же, как и Леонтий Филиппович, не признавал меры в выпивке, но был значительно слабее его; винные пары быстро туманили его голову и возбуждали в нем беспокойный кураж. В свою компанию он изредка допускал старших учеников, которые, однако, не выдерживали искуса подчинения захмелевшему учителю, в пьяном виде придирчивому, без причины обидчивому и сердитому. Дойдя до известных градусов, он начинал высказываться не в пользу учеников своих и заносчиво давал понимать, что он все-таки им не ровня, что он начальник. У Василько-Петрова была еще и другая слабость, он любил ухаживать, а иногда даже серьезно влюблялся в своих миловидных учениц. В период увлечения он становился несносным: окружающих подозревал в соперничестве и вообще преисполнялся такою ревностью, что не было с ним никакого ладу. Хорошо еще, что это восторженное настроение никогда не бывало продолжительным: он так же скоро разочаровывался, как скоро влюблялся. Под конец своей жизни Василий Петрович стал сильно запивать, что, надо полагать, и было причиной его ранней смерти.