Антонина Валлантен - Пабло Пикассо Страница 71

С созданием «Танца» одновременно заканчиваются как послевоенный неоклассицизм, так и кубизм Пикассо. Он сделал попытку соединить свою новую графику с ясностью и тонкостью красок своего классического искусства в картине «Женщина с мандолиной» (коллекция г-на и г-жи Поль Розенберг, Нью-Йорк): кожа цвета цикламена, на лице вырисовывается один глаз в профиль, другой — анфас, видна спираль груди. Но это была единственная попытка. Вдохновение классического стиля исчезает из его живописи, однако продолжает жить и становится еще прекраснее в его гравюрах и рисунках.

Неистовство «Танца» стало дверью в новое королевство Пикассо, королевство пляшущих теней. Но в самый момент очевидного броска в неизвестное — а Пикассо говорил, что для него каждая картина — это прыжок в неизвестность — он доводит до апогея изображение повседневной реальности.

Натюрморты, написанные Пикассо тем летом, становятся одними из основных его произведений. «Натюрморт с рыбацкой сетью» (коллекция госпожи Мишлин Розенберг, Нью-Йорк), кажется, пахнет морем. Контуры предметов настолько нечетки, что чуть ли не растекаются по всему полотну. Сумеречные краски: бледное небо наступающей летней ночи, черная с голубоватым отливом притолока двери, сиреневатая стена, коричневатая, почти светящаяся компотница; сеть, растянутая на столе, лишний раз демонстрирует способность Пикассо тщательно выписывать мелкие детали, рисунок ячеек настолько легкий, что превосходно передается прозрачность сети.

Тема натюрморта у открытого окна постепенно исчезает, ей на смену приходит тема мастерской художника. В «Мастерской» (бывшая коллекция Рёбера, Лозанна) появляется голова Гомера, рядом с ней лежит гипсовая рука, похожая на те, что Пикассо копировал в детстве, затем угольник, открытая книга, ветвь лавра; в окно виднеется пейзаж, напоминающий театральную декорацию. В общем-то Пикассо действительно позаимствовал из театра эту лестницу под сводом и перспективу улицы, у его сына был тогда игрушечный театр. Бюсты и гипсовые руки отныне часто станут появляться на картинах Пикассо, а тема скульптора или художника, работающего в своей мастерской, и его модели, станет особенно дорога ему.

Эти многочисленные изображения мастерской, интимность, одиночество созидательного труда, как в «Бюсте» (коллекция Стивена О. Кларка, Нью-Йорк), наводят на мысль, что Пикассо начинает испытывать напряженный интерес к проблемам созидания. В нем живет большая неуверенность, некое внутреннее напряжение, напряженное ожидание, которое обычно всегда посещает его перед новым броском. В этот период своей жизни он колебался больше всего или, как дерево, сгибающееся под ветром, изо всех сил выпускал корни в ожидании, пока влага побежит по его ветвям.

Эти колебания оставили след в дневниках. Даже когда он рисует обнаженную отдыхающую женщину, ее натянутое как струпа тело выражает напряженное ожидание. Вместе с тем наряду с этими рисунками в его творчестве появляются странные линейные композиции, под каждой стоит дата. Они рисуются углем или кистью: решетки, полосы, чередующиеся линии, круги, точки, как в «Натюрморте со звездами» (28.11.1925 г.) или в «натюрморте с гвоздями», написанном 29 марта. В этих композициях проявляется жажда строгости, обнажения форм, противодействие чувственности колорита, притягательной силе движения.

Пикассо живет в своем времени и, как многие другие его современники, увлечен уходом от образности в искусстве, строгостью композиции, где действуют только лишенные реальности формы и краски. В 1926 году Пикассо заполняет целый альбом чернильными набросками, таких до сего дня у него не было: прямые линии, иногда пересекающиеся, усиливающиеся точками в местах пересечения, параллельные кривые. Иногда, очень редко, из этих параллелей и пересекающихся линий возникает элемент музыкального инструмента или человеческого лица, однако большинство рисунков делаются на манер автоматического письма, столь дорогого сюрреалистам: мысль отсутствует, рука работает сама по себе. В этих рисунках Пикассо ближе, чем когда-либо, подошел к абстрактному искусству.

Как бы желая наказать самого себя за тот разгул красок и движений, которому он предался в «Танце», Пикассо использует самые вульгарные предметы. Однажды он заметил половую тряпку, валявшуюся в ванной. Крайняя банальность этого предмета побуждает Пикассо «реабилитировать» его. Он закрепляет тряпку гвоздями на деревянной раме, рядом наклеивает газетную полосу и продевает веревочки сквозь проделанную посередине тряпки дыру. Эта «Гитара» (собственность Пикассо) станет одной из первых картин-предметов, но психологически, физически далее, она вызывает тоску, ту самую тоску, которая породит будущие произведения Пикассо.

В мучениях, сотрясающих в то время Пикассо, в тех самых мучениях, для которых он находит столь разнообразные выражения, есть что-то от сексуальных наваждений, то ли как побочного явления, то ли даже бывших изначальной причиной противоречий, заполнявших его работы в последнее время. Летом 1925 года на альбомном листе он изображает фаллический символ в композиции с женской грудью с торчащими сосками. Все вместе напоминает мифического зверя, сбежавшего из средневекового бестиария, он гнусен, как видения Апокалипсиса.

«Искусство не может быть целомудренным, — сказал мне однажды Пикассо. — Невинным душам следовало бы запретить приближаться к нему. Да, искусство опасно. А если оно целомудренно, то это не искусство». Пикассо говорит это как бы шутя, тем же тоном, каким обычно разыгрывает кого-нибудь, в уголках его глаз притаилась улыбка. Но внезапно лицо его становится жестким, взгляд мрачнеет — художник заглядывает к себе в душу, как в пропасть, стараясь различить что-то, что скрыто в темноте.

Сексуальные наваждения всегда были и остаются неким удобрением для его вдохновения. Они ослабевают, находя себе выражение в его искусстве, облекаясь в формы, когда утоляется желание, и напротив, эти формы разрушаются с возвращением извечного желания. В эти годы его увлекает разрушительный гнев. Вселенная, которую он выстраивает в соответствии со своими аппетитами, это вселенная гипотетическая, а возвращение к одноцветности подчеркивает ее необычность. Из мира сумерек возникают призрачные линии «Ателье модистки» (Национальный музей современного искусства, Париж). Формы растекаются, руки похожи на безвольные ленты, шары лиц искажены, тела как будто распадаются на части, тень и свет перемещаются, как клубы дыма.

Но каким бы неуловимым и трудным для понимания ни казалось это сумеречное полотно, самое удивительное то, что оно было отображением увиденного, так как из мастерской Пикассо видна была внутренность ателье, он мог различить и саму портниху и ее клиенток.