Лев Лурье - Лаврентий Берия. Кровавый прагматик Страница 72

Между тем грузинская культура приобрела то значение, которое она до сих пор сохраняет в немалой степени благодаря русской культуре. В годы Гражданской войны в Грузии нашли пристанище те, кому было не по пути ни с белыми, ни с красными, и эти края произвели на них чарующее впечатление. Здесь жили Сергей Городецкий, Юрий Деген, Николай Агнивцев, существовало множество русских литературных групп, выходили стихотворные сборники и альманахи.

Впрочем, Осип Мандельштам (первым переведший Важу Пшавелу на русский язык) к грузинской богеме относился не без иронии: «Сейчас в Грузии стоном стоит клич: „Прочь от Востока – на Запад! Мы не азиаты – мы европейцы, парижане!“ Как велика наивность грузинской художественной интеллигенции!.. Воспитанные на раболепном преклонении перед французским модернизмом, к тому же воспринятым из вторых рук через русские переводы, они ублажают себя и своих читателей дешевой риторической настойкой на бодлэрианстве, дерзаниях Артура Рэмбо и упрощенном демонизме. Мимо них прошло все огромное цветение русской поэзии за последнее двадцатилетие. Для нас они Пенза или Тамбов… Литературная жизнь необыкновенно шумна и криклива, множество диспутов, ссор, банкетов, расколов. Не покроет всю эту суету сует львиный рык художника: „Вы не Запад и не Восток, не Париж и не Багдад; глубокой воронкой врезалось в историческую землю ваше искусство, ваша художественная традиция. Вино старится – в этом его будущее, культура бродит – в этом ее молодость. Берегите же свое искусство – зарытый в землю узкий глиняный кувшин!“»

По мере того как Советский Союз все более закрывался от Запада, поездки в Грузию, как во времена Пушкина, Грибоедова, Лермонтова, воспринимались будто заграничные путешествия. Важно и то, что в это время крепнет идея межнациональной советской литературы. Все выдающиеся произведения народов СССР должны быть переведены на языки других народов, стать всесоюзно известными. Теперь между грузинскими поэтами и их русскими коллегами устанавливаются не только дружеские, но и деловые контакты. Поэтов «Голубых рогов», например, переводят Борис Пастернак, Николай Заболоцкий и Николай Тихонов.

Нина Асатиани, внучка поэта Тициана Табидзе, рассказала нам в Тбилиси:

Паоло Яшвили, самый близкий друг Тициана Табидзе, был в Москве. Там он познакомился с поэтом Борисом Пастернаком. И когда он приехал в Тбилиси, рассказывал, что это необыкновенный человек, рассказывал в лицах, как они встречались, очень интересные истории, и сказал, что обязательно Пастернак приедет в Грузию. В тридцать первом году Пастернак правда приехал в Грузию. Нина, супруга Тициана, и Тициан поспешили домой к Паоло, где должен был быть Пастернак. Когда они туда шли, все время нервничали и думали: неужели он правда такой, как его описывал Паоло. Когда они зашли, увидели Пастернака – это было, ну, что-то необыкновенное, и чувство необыкновенное, вот они посмотрели друг на друга и поняли, что это будет дружба на всю жизнь. И так оно и было. Тициан и Пастернак подружились. Пастернаку показали всю Грузию, возили его, он был в Кобулетах, был в Кодори, полюбил Грузию. Нина, супруга Тициана, помогала ему делать подстрочники для переводов.

Не забудем, что и сам Сталин начинал как грузинский поэт. Его стихотворение было опубликовано Ильей Чавчавадзе в хрестоматии грузинской поэзии. Поэтому у него был личный интерес к тому, что происходит в литературе Грузии. Советские издательства это понимали: грузин переводили и издавали охотнее, чем представителей других республик.

Большой террор и писатели СССР – отдельный сюжет. Все же, по сравнению с другими группами населения, Сталин старался репрессировать деятелей культуры очень выборочно. Как правило, тех из них, кто был связан с оппозицией или приближался к крупным политикам на опасно близкое расстояние. Единственным исключением являлся Осип Мандельштам, которого, по мнению многих исследователей, приговорило к пяти годам лагеря (как говорили тогда – детский срок) местное Калининское областное управление НКВД как социально опасного элемента.

Только когда Берия стал главой НКВД, погибли самые яркие из репрессированных деятелей культуры: Исаак Бабель – постоянный посетитель «салона» Николая Ежова, Всеволод Мейерхольд, чьи контакты с Троцким были широко известны, Михаил Кольцов – крупный номенклатурный работник, редактор «Огонька». Можно назвать сотни имен репрессированных писателей, но статистически художники слова пострадали куда меньше, чем партийные работники, дипломаты, директора крупных заводов и предприятий, чекисты и красные командиры.

В Грузии дело обстояло несколько по-другому. Вполне возможно, что это связано с личностью Лаврентия Берии. Он, как известно, художественной литературой интересовался мало. По словам его ближайшего помощника Всеволода Меркулова, в жизни не прочитал ни одной книги. С другой стороны, ему было известно, что грузинская художественная элита его на дух не переносит. Прошлое коммунистическое руководство Грузии представляли люди с высшим образованием, интеллигенты, с которыми творческим работникам можно было общаться. Между тем, всем было известно об интересе к литературе Сталина, о его дружбе с Горьким, встречах с Шолоховым и Фадеевым, телефонных разговорах с Булгаковым и Пастернаком. Но попытки Берии, подобно Сталину, сблизиться с местной культурной элитой ни к чему не приводили.

Нина Асатиани, внучка поэта Тициана Табидзе, рассказала нам в Тбилиси:

Я думаю, Берия очень плохо себя чувствовал, потому что интеллигенция его не принимала. Он хотел, чтоб все думали, что он такая необыкновенная личность, чтоб все его принимали в семье, но никто не хотел с ним общаться, насколько я знаю. Они не считали его за интересную личность. Насколько я помню, даже в семье Джавахишвили не хотели его принимать. Берия очень любил роман Михаила Джавахишвили «Арсен из Марабды», и его супруга говорила с супругой Джавахишвили, хотела, чтобы его пригласили на обед, а они его никак не приглашали. Не хотели с ним общаться, ни во что его не ставили. Он считал себя изгоем, наверное, в этой среде.

В январе 1937 года поэт Тициан Табидзе принимал участие в декаде грузинского искусства, выступал в Москве и Ленинграде. Один из переводчиков его стихов, Бенедикт Лившиц, позже показал на допросе в Большом доме:

В 1937 году у меня дома собрались Тихонов, Табидзе, Стенич, Юркун, Л. Эренбург и я. За столом заговорили об арестах, о высылках из Ленинграда, Тициан Табидзе сообщил об аресте Петра Агниашвили, зам. пред. ЦИК Грузии, близко связанного с Табидзе. Далее разговор перешел к аресту Мандельштама, которого Табидзе также хорошо знал. Тихонов сообщил, что Мандельштам скоро должен вернуться из ссылки, так как заканчивается срок, на который он осужден.