Валерий Золотухин - На плахе Таганки Страница 72

Так вот, мы спрашивали себя, что случилось с шефом? Или Борис ему нашептал? Что надо отпустить братву по магазинам. Он как бы извинялся за свое хамство в адрес русского, невыносливого артиста. Да, это дорогого стоит.

Нас жалко всех, но мне жалко и Николая. Лежал он сегодня на диване перед репетицией и говорил: «Что же с ним произошло? Какая это стала невыносимая развалина!» — «Любимов?» — «Да я, при чем тут Любимов... а ведь, бывало, до двух часов ночи... и потом... а потом свежий, как ни в чем...»

Господи! Помоги нам в «Годунове»! Не дай мне сорвать голос и партнерам помоги. Особенно Николаю. От его удачной игры зависит его настроение человеческое. А от настроения человеческого — его помощь министра в адрес театральных наших внутренних дел.

19 сентября 1990 г. Среда, мой день

Ну, что же... после первого акта прибежал шеф и очень радостно сказал, что спектакль идет хорошо. Поблагодарил он и за второй акт. Игралось мне храбро, сильно. С большим удовольствием, прости меня, Господи и Алла Сергеевна, я все-таки играю с Шацкой. Впрочем, это и понятно. Пичкаю себя всякими лекарствами, чтоб восстановить или профилактировать состояние связок. Пью пилюли, надеюсь, что «усну». На «Годунове» был неполный зал, то есть партер 100%, а галерка пуста. Но принимали грандиозно. Был и посол... только какой, ФРГ или ГДР? Хотя как бы уже это и порушено, слава Богу, и теперь с 3-го октября, в день нашего отлета, это будет Германия объединенная.

Ужинал вчера у Шацкой, пьют они джин-тоник, Нинка — шампанское... сколько же она с собою привезла, шампанское-то советское. А уж пятый день идет нашего пребывания на этой земле.

Глотнул мумиё, жду, когда пройдет полчаса, чтобы пойти на завтрак.

Интересно, сколько мне заплатит Любимов за мой труд в Берлине, если я, конечно, окажусь одним из «выносливых русских артистов»?

Это вообще смешно, но характерно при двоевластии и при двуавторитетности в таком заведении, как театр. Никто открыто не держит сторону ни Любимова, ни Губенко в вопросах, касающихся творчества. Но многие отдельно подходят и шепчут мне, что «твой второй голос вчера в „Баньке“ — здорово».

Но это против Коли, и говорят мне об этом тет-а-тет. Не влезают... А что бы сказать: «Коля! Ну это же хорошо!» — или: «А я с Николай Николаевичем согласен(на), мне это тоже не нравится».

А может, и правильно: наше дело подчиняться тому, кто в данном случае руководит театром, да потом ведь он все-таки действительно автор спектакля, и его право «воротить, что хотить».

Но, вот... вернулись от шефа. Разговор был хороший, заключил его совершенно чудесным, деловым образом Левитин. В результате Майбурда не будет, и правом подписи первого лица обладать будет Глаголин. Слава Богу, что эта «голубка, застигнутая ураганом», по выражению Г. Н. Власовой, — Вилькин наконец-то исчерпал кредит доверия Любимова, да и труппы. Все остается на своих местах, театр пока еще государственный, и надо продержаться эти три месяца. Тут, оказывается, возникают еще гастроли в Чехословакию, пока Гавел президент. Любимов обещал поставить его пьесу. Закручено без нашего ведома.

А шеф ждет Николая. Он хочет уйти от Бугаева, из-под опеки Москультуры. А Николай не может этот вопрос решить без Попова, а Попов три месяца не может (или не желает) встретиться с министром культуры. Театр нужен Любимову как гастрольный по заграницам, чтоб с ним под эту марку заключали там контракты. Да Бог ему, действительно, судья. Со всем тем, что сделал для России, организовав такой театр с таким репертуаром, и подчас сумасбродным поведением, отдающим хамством и к труппе, и к России. Несмотря на все это, ему семьдесят два года, 30 сентября будет уже семьдесят три, про это тоже надо не забыть, мы отметим этот день уже в Мюнхене. Несмотря на все его заявления против Эфроса (оправдывает или смягчает, что он не предвидел такой развязки, неожиданной смерти Анатолия Васильевича), он вправе выбирать себе образ жизни на сегодняшний день.

Я начал с того, что Любимов ждет для разговора Николая, а Коле этот разговор на хрен не нужен: он изначально не признает эту авантюру с ассоциацией, с мифическим «конвентом» и пр. Разговор вел Венька, но, зная настроение масс, формулировал он правильно, хотя нет-нет да фимиаму шефу подпускал.

Что-то только передало телевидение о Рыжкове — подал в отставку? Упаси Боже, если застрелился! Скорее всего, первое. Но к этому шло. Будет новое правительство! Какое место в новом кабинете займет Губенко? Он послезавтра летит в Москву. Хоть бы успел мне машину продать по ценам нынешним. Вот ведь о чем думаю я перед ответственнейшим спектаклем, который принесет очередную пачку долларов Любимову. «И потом поймите: ни моя жена, ни Петя не хотят жить в Союзе». Это мы давно поняли! Почему вы и остались. Ларчик ваш мы открыли давно, не надо только думать, что вам удалось запудрить мозги всем.

На предложение «подписи первого лица» Николай сказал Глаголину, что в Бутырке места хватит. Человеку, не компетентному в финансовых дисциплинах, они такое подсунут... а он будет отвечать.

20 сентября 1990 г. Четверг

У Тамары день рождения, ей сорок три года! Милая моя Тамара Владимировна! Я счастлив, что встретил тебя, поверь мне... У нас было много золотых и замечательных, счастливых дней, свидетельство тому — наш добряк Сережа. Я поздравляю тебя! Я сбегал к Николаю, благо его еще не отвезли в аэропорт, и попросил его дозвониться до тебя. Хорошая моя, все время вертится на языке «не пей!», но я скажу: «Будь здорова и счастлива!» Министр живет в таком же номере, как и я, он достаточно неуютен. Вчерашним спектаклем — он у меня все еще сидит в душе и печенках — я действительно горд. Но я был бы еще более горд, если бы это случилось, скажем, в Барнауле, или Иркутске, или Красноярске. Россия не знает, что такое «Таганка». Я был в форме, хотя голосок трескался и глухо иногда отвечал, но я лихо прыгал через кресла, кувыркался и наломался от пуза, в смысле физическом! Так что к вечеру тело ныло и болело во всех местах, будто сквозь строй прогнали.

Демидова: «Если Рыжков уйдет в отставку, Министерства культуры СССР не будет...»

Я не дописал фразу вчера, пришла Жукова. И странно, отчего Любимов так о Соломине отзывается. «И этот новый министр Соломин... это такая... как Ельцин проглядел?.. У него же в аппарате есть приличные люди... но этот министр...» А я-то дозвонился 12-го до Виталия, попросил у него телефон брата, рвался его поздравить, но не дозвонился — занято постоянно было... С Ежи мы хотели телеграмму дать. Чем Соломин нехорош Любимову? Антисемит? Плохой артист? Неправда! А в общем-то, как бы мы ни прыгали, а он наш непосредственный министр и что-то надо будет решать через него в любом случае.