Николай Телешов - Записки писателя Страница 72

— Пра-виль-но пу-щено! Правильно пущено!

Это одобрение возникало внезапно, дружным хором, и через несколько секунд так же внезапно и дружно замолкало.

Искренность и простота били ключом, как живой источник. Чувствовалось нечто милое и сердечное во всем. Впечатление это не было ошибочным: все эти лохматые и бородатые люди, каким был тогда обычный образ художника, многие уже не без серебра в волнистых волосах, веселились искренне, от души, по-товарищески со всеми, невзирая на знаменитость одних, на скромность других и на обещающее будущее третьих.

— Пра-виль-но пу-щено! — отвечали все хором на чью-либо хорошую мысль или на удачное предложение.

И Шаляпину, когда он впервые здесь пел, еще неизвестным юнцом, не аплодировали, а тоже возглашали дружным хором свое обычное одобрение.

— Правильно пущено!

И это было лучшей похвалой, более ценным и сердечным «спасибо», чем заурядные рукоплескания.

Вспоминаются интересные беседы об искусстве с таким оригинальным и замечательным мастером, как Левитан, стоящим совершенно особняком среди русских пейзажистов. Он рано начал художническую жизнь и в восемнадцать лет уже выставлял свои работы, которые и тогда, в его юные годы, обращали на себя внимание. Коренной москвич, он не однажды выезжал за границу знакомиться там с мировым искусством в его лучших образцах. Но к тамошней природе он остался холоден и равнодушен, не полюбив ни запада, ни юга, и не увлекся их красотой. Он любил только родную природу, преимущественно средней полосы России и подмосковную, которую понимал и чувствовал, как немногие. Наш Крым он тоже считал, по его словам, слишком сладким, и южные красоты не пленяли его.

— Нужно брать самое простое, самое обычное и в нем находить красоту, — нередко говорил Левитан о русских пейзажах. И действительно, в его лучших картинах изображено самое простое, но в этом простом и обычном отражена вся внутренняя красота, содержательность и поэтическое настроение.

Характерную принадлежность старой Москвы составляли еще две большие влиятельные газеты противоположных направлений: крайняя правая — «Московские ведомости» и прогрессивная — «Русские ведомости». Первая началась давным-давно, чуть не двести лет тому назад, и принадлежала Московскому университету, который сдавал ее в аренду разным лицам. С шестидесятых по конец восьмидесятых годов газету арендовал и руководил ею Катков, но после Каткова эта реакционная газета до самой революции тянула свое существование под флагом «охраны законности и самодержавия», хотя подписчиков было уже мало и она держалась только субсидией и казенными объявлениями.

Другая газета — «Русские ведомости» — издавалась группой профессоров с 1863 года и служила как бы флагом значительной части тогдашнего передового общества. Она никогда не угождала вкусам толпы. Строгий отбор, содержательность, проверенные факты придавали ей серьезность; она уделяла внимание вопросам цивилизации, рабочему движению, привлекала лучших писателей, в ней участвовали видные силы литературы, науки, искусства, общественности, как Л. Н. Толстой, Салтыков-Щедрин, Глеб Успенский, Чернышевский, который после долгой ссылки подписывался там псевдонимом «Андреев», Вл. Короленко, писавший знаменитые статьи о Мултанском процессе, М. Горький, впервые появившийся в столичной печати с рассказом «Емельян Пиляй» в 1893 году, А. П. Чехов, Серафимович, известные шлиссельбуржцы, после своего освобождения, В. Н. Фигнер и Н. А. Морозов, профессора Мечников и Тимирязев и многие видные деятели. Близость к «Русским ведомостям», хотя бы только читательская, была своего рода «паспортом», как тогда говорили. Несмотря ни на какие строгости и ухищрения цензуры, в газете всегда твердо заявлялось, что редакция признает важное значение широкого народного образования, устранения племенной розни, стоит за всякое честное стремление к правде и свету. А над этими признаниями, как топор над головой, висело грубое, невежественное, но властное самодержавное нежелание каких бы то ни было уступок, и реакционная печать, во главе с «Московскими ведомостями», в сопутствии мелких уличных листков, недорого продававшая свои верноподданнические чувства, доносила явно и тайно власть имеющим на «крамольную газету», которую то штрафовали, то временно запрещали ее розничную продажу, то лишали права частных объявлений — что тяжело отзывалось на бюджете, — а то и совсем останавливали выпуск газеты на разные сроки. За свое существование газета перенесла восемьдесят одну такую кару вплоть до угрозы заключения редактора в тюрьму. Чтоб не терять при таких условиях на длительный срок руководство изданием, был приглашен из своих близких людей специальный «редактор для ответственности», так как «Московские ведомости» стали громко требовать, чтоб главари «Русских ведомостей» были привлечены вторично к присяге на верность престолу и отечеству, чего редакция делать не имела в виду.

В прежней Москве, до восьмидесятых годов, существовала еще газета «Современные известия». Издавал ее славянофил Гиляров-Платонов; почти все статьи по внутренней и иностранной жизни сочинял он сам. Человек он был способный, но своеобразный, и в его газете печатались статьи то слишком смелые и резкие, то, наоборот, приторные. До восьмидесятых годов газета еще читалась, но когда в Москве появились новые дешевые газеты уличного типа, вроде «Московского листка» с такими его романами, как «Разбойник Чуркин» и др., с его вмешательством в частную и семейную жизнь людей в виде непрошенных «советов и ответов» и всяких сплетен, газета Гилярова многим показалась пресной, завяла и кончилась. А «Московский листок» в лице своего издателя-редактора Н. И. Пастухова, биография которого начинается с трактирной деятельности, шумел и быстро богател, был дерзок и беспринципен, пресмыкался перед властями. Однажды губернатор, которому был представлен Пастухов в связи с какими-то благотворительными делами, спросил его;

— А какое направление вашей газеты?

Тот ответил ему сущую правду:

— Кормимся, ваше сиятельство! Кормимся!

«Кормились» газетами и не одни Пастуховы.

У Козьмы Пруткова есть шуточный афоризм, что «издание некоторых газет может приносить выгоду». Как раз это самое и было с суворинским «Новым временем». Хотя оно издавалось в Петербурге, но ходко раскупалось в Москве, почти как местная газета. Еженедельные фельетоны за подписью Буренина или его же псевдонима «Граф Жасминов» читались Москвой и хорошо «кормили» лихого автора-зубоскала. Буренин был известен не только в качестве литературного критика, но именно как зубоскал, вышучивавший злобно и ядовито современных писателей и нередко задевавший бесцеремонно больные струны человеческой души. Ему даже приписывали ускорение смерти больного поэта Надсона, которого он буквально травил своими нападками, оскорбительными для честного имени. И недаром были сложены про него кем-то стишки: «Идет по улице собака; за ней Буренин, прост и мил. Городовой, смотри, однако, чтоб он ее не укусил!»