Владимир Чиков - Нелегалы 2. «Дачники» в Лондоне Страница 73

Квасников на знал, что ответить: ему очень хотелось вернуться в свое родное подразделение, где он всегда чувствовал себя как рыба в воде. Ему же предложили работать в одиннадцатом отделе, о котором он не имел никакого представления — в момент его создания Леонид Романович находился в пути из Америки в Европу. Потому и спросил:

— А что это за отдел? Техническая разведка или нет?

— Да, это НТР. Как раз по вашему профилю.

— Тогда согласен.

К работе в одиннадцатом отделе Квасников приступил после небольшого отпуска — догулять его полностью не позволяла совесть: в процессе беседы с Фитиным он понял, что после бомбардировок Хиросимы и Нагасаки отношение к атомному проекту в высших эшелонах власти изменилось — появилось ощущение срочности и неотложности форсирования программы создания собственной атомной бомбы. В этом Леонид Романович убедился, когда начал лично передавать Курчатову, Кафтанову, Первухину и Малышеву разведывательную информацию по атомной проблеме и по другим направлениям науки и техники. Служебное положение Квасникова давало ему право встречаться с самыми высокопоставленными лицами —  членами ЦК, министрами, академиками, руководителями научных учреждений и даже принимать участие в работе союзных партийных пленумов и правительственных заседаний, на которых рассматривались вопросы научно-технического прогресса.

Отслеживая, как использовалась разведывательная информация, кого с ней знакомили, какого содержания накладывались на документах резолюции и какой вклад она вносила в развитие науки и техники, Леонид Романович с присущей ему настойчивостью и энергичностью добивался признания растущей роли НТР в обеспечении различных научно-исследовательских и конструкторских разработок передовыми сведениями оборонного и народнохозяйственного значения.

Перехватив инициативу в реализации той части агентурных материалов, которая скопилась в отделе Судоплатова, Квасников тем самым дал понять руководству МГБ СССР о нецелесообразности функционирования двух параллельных аппаратов. С ним согласились, и с учетом того, что отделу «С» так и не удалось развернуть свою работу и достичь каких-либо серьезных результатов по атомной проблеме, Фитин дал указание Квасникову подготовить об этом записку на имя министра Абакумова. Леонид Романович, будучи человеком несколько капризным, сначала заупрямился: «Почему это должен делать я?» Но потом, когда начальник разведки объяснил, что Судоплатов пытается присвоить себе славу атомных разведчиков, наконец согласился. И в октябре 1946 года отдел «С», просуществовав всего год, был упразднен.

Тогда же П. М. Фитин вышел с предложением к Председателю Спецкомитета по атомной бомбе Л. П. Берии о награждении орденами небольшой группы сотрудников научно-технической разведки, среди которых был и Квасников.

— О какой награде вы говорите, Павел Михайлович? — возмутился Берия. — Я вашего Антона собираюсь в подвал спустить как вредителя, а вы предлагаете наградить его орденом?! Бомбы-то у нас до сих пор нет! Где же она, ваша НТР?!

Фитин уловил, что Берия по-прежнему относится к технической разведке настороженно и неодобрительно. Мало того, он недвусмысленно намекнул ему тогда, что если Квасников будет иметь свое мнение, то долго в разведке усидеть не сможет. Так оно впоследствии и получилось. Когда начальник отдела «С» генерал-лейтенант П. А. Судоплатов и его заместители генерал-лейтенант А. 3. Кобулов и генерал-майор Н. И. Эйтингон узнали, кто был инициатором упразднения их подразделения, они встретили это с явным раздражением. Министр Абакумов, вместо того чтобы приглушить вспыхнувшее недовольство авторитетных генералов, сообщил о возникшей коллизии самому Берии. Тот решил, что наилучшим выходом из создавшегося положения может стать перемещение Фитина в какой-нибудь периферийный орган: «А то он что-то долго засиделся в Центре…»

— Что касается награждения Квасникова, то такие люди — деятельные, с самостоятельным мышлением — нам сейчас особенно нужны! Поэтому дайте ему какой-нибудь орденок. Фитин прав: Квасников заслужил его своим старанием…

Абакумов раболепно «взял под козырек».

Начальника разведки Фитина после этого направили в Свердловск заместителем начальника областного управления, Квасников же продолжал работать под страхом возможных репрессий.

— И только лишь тогда я отошел, — рассказывал Леонид Романович, — когда был пущен у нас, в Союзе, первый атомный реактор. Мы все очень обрадовались, потому что поняли и были уверены, что нас уже не расстреляют как вредителей. Конкретный результат совместной с учеными работы был налицо! А потом мы поняли и другое: бывшему наркому Берии, после того как он заменил Молотова на посту шефа советского атомного проекта, нужен был крупный, ошеломляющий успех чужими руками. Руками рядовых разведчиков и ученых. Но должен заметить, мы продолжали тогда честно и добросовестно работать не на успех Берии, а на скорейшее создание принципиально нового оружия —  оружия сдерживания глобального агрессивного курса США…

В 1947 году постановлением правительства I Управление МГБ и Главное разведывательное управление при Генштабе Вооруженных Сил (ГРУ) были объединены и на их основе создан Комитет информации (КИ) при Совете Министров СССР. Возглавил его В. М. Молотов. Научно-техническая разведка как целостное подразделение вопреки логике вещей оказалась, наоборот, разъединенной и разбитой по трем самостоятельным управлениям КИ. Квасникову судьба на сей раз соблаговолила: он не только остался на месте, но и должность у него оказалась повыше — стал начальником отдела. В функции его отдела входили: обработка и реализация развединформации, поступавшей из других оперативных подразделений, поддержание деловых связей с отраслевыми министерствами и ведомствами, получение от них оценочных заключений и отслеживание хода выполнения заданий за рубежом.

Из резидентур США, Канады, Англии и Франции продолжали поступать ценные материалы и образцы по новым разработкам в химии, авиации, радиоэлектронике, металлургии, средствах связи, ЭВМ и ракетной технике.

Но больше всего разведку по-прежнему интересовало то, что было связано с делом «Энормоз». «Дайте нам атомную бомбу как можно быстрее. Вы знаете, что Хиросима и Нагасаки потрясли мир. Равновесие нарушилось. Дайте бомбу, и вы избавите нас от огромной опасности!» — этот призыв Сталина к ученым и специалистам был доведен и до атомных разведчиков. И они делали все зависящее от них даже в весьма неблагоприятных для ведения разведывательной работы условиях, когда в США начались разгул реакции, травля и открытые репрессии против прогрессивных американских граждан.