Анна Тимофеева-Егорова - Я Береза, как слышите меня Страница 74

От командного пункта я пошла на стоянку своего самолета. Еще издали заметила в кабине стрелка Назаркину. Давно не видела ее такой улыбающейся. Щеки разрумянились, глаза блестят. Ну, думаю, оживает понемногу мой воздушный стрелок от пережитых потрясений.

Механик самолета Горобец доложил о готовности машины, а затем сделал таинственный кивок в сторону Дуси и зашептал:

- Товарищ старший лейтенант, сержант Назаркина втихаря уложила к себе в заднюю кабину противотанковые бомбочки со взрывателями...

- Да что она, с ума сошла! - вырвалось у меня. - Сейчас же очистить кабину!

Посмотрела на часы. До вылета оставалось три минуты.

- Она не подпускает, - снова подошел ко мне Горобец, - грозит пистолетом...

Я подошла к Назаркиной. Дуся, как наседка крыльями, заторопилась что-то прикрыть руками. Я легонько отодвинула ее и просунула руку к дну кабины. Бомбы!.. Вытащила одну полуторакилограммовую и передала механику. Когда хотела взять другую, Дуся взволнованно заговорила:

- Товарищ старший лейтенант! Оставьте их мне. Ведь эти бомбочки при прямом попадании насквозь пробивают любые танки - "королевские тигры", "пантеры", "фердинанды". Оставьте! Над целью, когда нет фашистских истребителей и не надо отбивать их атаки, я буду бросать эти ПТАБы руками. Ведь мы летим сейчас отбивать атаки танков. Оставьте!

- Механик! Немедленно очистить кабину! - приказала я...

Вспыхнула и описала дугу зеленая ракета. Поспешно надев парашют, сажусь в кабину, запускаю мотор, проверяю рацию и выруливаю. По переговорному аппарату слышу голос Назаркиной - ей что-то очень весело. С чего бы? Сумел ли Горобец вытащить все бомбы из-под ее ног? Взлетаю. За мной - пятнадцать штурмовиков.

Впереди нас виднеется Висла с островами посередине. Справа, как в тумане, Варшава...

Вчера, возвращаясь с боевого задания, я видела, как город, охваченный огнем и облаком густого дыма, горел. Над Варшавой сгорел и наш летчик Коля Пазухин, паренек из городка с поэтическим названием - Родники, Ивановской области. Коля возил восставшим варшавянам продовольствие, оружие. Не вернулся тогда с задания и польский летчик майор Т.Вихеркевич. Он прорвался через огненные заслоны зениток, сбросил на парашюте груз. При развороте был сбит и упал вместе с самолетом на обгоревшие дома родной Варшавы...

А восстание в Варшаве возникло так. Когда был создан Польский комитет национального освобождения (ПКНО), лондонское эмигрантское правительство Польши, боясь оказаться не у дел, решило организовать в Варшаве восстание, с целью утвердить там свои порядки, пока советские войска не вступили в польскую столицу, а потом заявить: "Власть имеется, будьте добры с ней считаться."

Тысячи польских патриотов, по сути обманутые призывом эмигрантского правительства выступить с оружием в руках против немецко-фашистских оккупантов, 2 августа 1944 года начали возводить баррикады. Но оружия у восставших не хватало. Гитлеровцы бросили против патриотов танки, артиллерию, броневики. Истекая кровью в неравной борьбе, жители Варшавы самоотверженно дрались за каждый дом, каждую улицу. Отвага и геройство варшавян не знали границ, но силы их таяли...

И вот я лечу и с грустью смотрю в сторону Варшавы. Мне очень жаль обманутых варшавян, жаль их разрушенной столицы, былой красоты этого старого города.

- Слева над нами четыре "фоккера", - слышу голос Назаркиной. Она первая увидела истребителей противника и, чтобы все обратили внимание, дала в их сторону ракету.

Дальнобойные зенитки преградили путь нашей группе. Маневрируем. Снаряды, однако, рвутся так близко, что, кажется, осколки их зловеще барабанят по броне "ила". Красными шариками полетели по штурмовикам трассы "эрликонов". Со стороны они такие красивые, что даже не верится, что в каждом из них - смерть.

Мои ведомые на месте - идут в правом пеленге. Крыло в крыло со мной - Петр Макаренко. А огонь с каждой секундой усиливается. Если идти прямо но цель, то попадешь еще под более плотную его стену. Тут же созревает решение отвернуть вправо. Плавно, чтобы не сразу было заметно с земли, разворачиваюсь. Ведомые выполняют разворот за мной - мощная огневая завеса остается в стороне. Но мы удалились от цели, да и противник вот-вот опять пристреляется, взяв поправку. Разворачиваемся влево, идем, маневрируя против зенитного огня. Кажется, пора в атаку!

Перевожу самолет в пикирование. Теперь за ведомыми наблюдать некогда, но я знаю, что они следуют за мной. И мы обрушиваем на танки противника огонь реактивных снарядов, пушек, забрасываем их противотанковыми бомбами. Под нами горит земля. В азарте боя уже не до зениток противника, не вижу я их снарядов, не вижу огненных трасс пулеметов.

Еще атака, еще... Но вот мой самолет сильно подбрасывает, будто кто-то ударил его снизу. Затем второй удар, третий... Машиной стало трудно управлять. Она не слушается меня - лезет вверх. Лечу без маневра. Все силы мои, все внимание на то, чтобы перевести штурмовик в пикирование и открыть стрельбу. Кажется, удалось. Я снова веду группу - на второй заход по танкам. Мои ведомые видят, что у меня подбит самолет. Кто-то кричит мне по радио:

- Уходи на свою сторону!

"Видимо, самолет подбит", - подумала я. Неожиданно все смолкло. Нет связи и с Назаркиной. "Убита?.." - проносится в голове. А самолет трясет, как в лихорадке. Штурмовик уже совсем не слушается рулей. Хочу открыть кабину - не открывается. Я задыхаюсь от дыма. Горит штопорящий самолет. Горю с ним и я...

Погибла смертью храбрых

Летчики, вернувшиеся с задания, доложили, что экипаж Егоровой погиб в районе цели. Как и положено в таких случаях, матери моей, Степаниде Васильеве Егоровой, в деревню Володово Калининской области послали похоронную.

Смерть, однако, отступила и на этот раз. Каким-то чудом меня выбросило из горящего штурмовика. Когда я открыла глаза, увидела, что падаю без самолета и без парашюта. Перед самой землей, сама уже не помню как, рванула кольцо тлеющий парашют открылся, но не полностью.

В себя пришла от страшной, сдавливающей все тело боли - шевельнуться не могу. Огнем горит голова, нестерпимо болит позвоночник и обгоревшие едва не до костей руки, ноги.

С трудом приоткрыла глаза и увидела над собой солдата в серо-зеленой форме. Страшная догадка пронзила меня больнее всех болей: "Фашист! Я у фашистов!.."

Это, пожалуй, было единственное, что я больше всего боялась. Моральная боль страшнее огня, пуль, боли физической во сто крат. Лихорадочно бьется мысль: "Я в плену!" Беспомощная, лишенная возможности сопротивляться. Даже руку не могу протянуть к пистолету. А немец уперся ногой в грудь и зачем-то потянул сломанную руку.

Забытье...

Очнулась я от удара о землю. Это гитлеровцы пытались посадить меня в машину, но я не удержалась на ногах. Чуть отпустят - падаю. Принесли носилки, положили на них. Как во сне слышу польскую речь. "Может, партизаны отбили?.." - мелькнула надежда. Ведь все происходит на польской земле, мы и воевали бок о бок с польской армией. Но нет, опять вижу гитлеровцев, слышу их речь.