Дмитрий Володихин - Патриарх Гермоген Страница 75

Содержание патриарших посланий известно из переписки между теми городами, где в первую очередь забродило земское движение.

Так, из Нижнего в Вологду отправилось письмо: «Генваря [1611] в 27 день писали нам с Резани воевода Прокопей Ляпунов и дворяне и дети боярские и всякие люди Рязанской области, что они, по благословению святейшаго Ермогена… собрався со всеми Сиверскими и Украйными городами, и с Тулою, и с Колужскими со всеми людьми, идут на польских и литовских людей к Москве; а нам бы також, свестяся с окольними и повольскими городы, и собрався с тех городов со всякими ратными людьми, идти во Владимир, к Москве, и к ним бы тотчас отписати». «Да того ж дни прислал к нам святейший Ермоген… две грамоты: одну ото всяких московских людей, а другую — что писали московские люди из-под Смоленска к Москве, и мы те грамоты, подклея под сю грамоту, послали к вам на Вологду; да приказывал к нам святейший Ермоген патриарх, чтоб нам, собрався с окольными и повольскими городы, однолично идти на польских и на литовских людей к Москве…»{304}

Итак, нижегородцы получили весть от Ляпунова, согласно которой движение благословлено патриархом. Сам патриарх своей грамоты им не прислал, но устно дал распоряжение собирать войска. Это его повеление относится к самому началу января 1611 года.

Почему Гермоген не написал сам, становится ясно из свидетельств Прокофия Ляпунова: «Генваря… [1611] в 12 день приехали с Москвы к вам в Нижней сын боярской Роман Пахомов, да посадский человек Родион Мосеев, которые посланы были от вас к Москве, ко святейшему Ермогену… а в роспросе, господа, вам сказывали, что приказывал с ними в Нижней к вам святейший Ермоген… речью, а письма, господа, к вам не привезли, что де у него писати некому, дияки и подьячие и всякие дворовые люди пойманы, а двор его розграблен». Далее Ляпунов пишет: Гермогену, всему Освященному собору и «христоименитому народу» в Москве от бояр и поляков с литовцами «гоненье и теснота велия». Но ополченцы вступились за патриарха: «А как, господа, мы к бояром о патриархе и о мирском гонении и о тесноте писали, с тех мест патриарху учало быть повольнее и дворовых людей ему немногих отдали»{305}. Грамот нет, поскольку патриарх оказался «за приставами», лишен помощников, ограблен и, видимо, стеснен во внешних сношениях. С другой стороны, можно быть уверенным: Ляпунов не имел возможности «озвучить» Гермогена (как иной раз утверждают скептики), то есть выступить от его имени, не получив на то никаких полномочий. Ведь в Москву ездили не соратники Ляпунова, а нижегородские посланцы Пахомов с Мосеевым, они беседовали с патриархом лично и вернулись домой 12 января 1611 года{306}.

Что касается двух других грамот, присланных в Нижний, то содержание московской ведомо, да и смоленская отлично известна. Москвичи писали: «Мы… видим вере христианской переменение в латынство и церквам Божиим разорение; а о своих головах что писать нам много? Сами правду ведаете, что в тех во всех городах сделалось: литовские люди владеют святыми церквами и над иконами образа Божья, Не везде ли разорено и поругано?» Но немногие идут вместе с поляками и их пособниками, патриарх Гермоген «душу свою за веру христианскую полагает несомненно, а ему все христиане православные последуют»{307}. А в смоленской грамоте среди прочего говорилось: «После Рожества Христова на пятой неделе в субботу писали с Москвы Федор… Андронов да Михайло Салтыков с товарыщи, что на Москве патриарх призывает к себе всяких людей явно и говорит о том: будет королевич не крестится в крестьянскую веру и не выйдут из Московския земли все литовские люди, и королевич-де нам не государь; такие же де свои словеса патриарх и в грамотах своих от себя написал во многие городы»{308}.

Как уже говорилось в предыдущей главе, непризнание государем королевича Владислава, если он не перейдет в православие, и требование вывести чужие гарнизоны воспринимались поляками в качестве, мягко говоря, заведомо невыполнимых устремлений русских патриотов. Настаивать на них означало вести дело к столкновению.

Те же слова, звучащие от имени Гермогена и «московских людей»: «…идти на польских и на литовских людей, к Москве, и Московскому б государству помочь учинить вскоре», обнаруживаются также в грамоте, направленной из Ярославля на Вологду в феврале 1611 года{309}.

Прямо ссылается на письма Гермогена (именно на письма, а не на устно высказанное повеление) игумен Соловецкого монастыря Антоний. 12 марта 1611 года в послании к шведскому королю Карлу IX настоятель говорит: «Писал с Москвы великий святитель святейший Гермоген, патриарх Московский и всеа Руси, в Великий Новгород и во Псков, и в Казань, и в Нижней Новгород, и на Вологду, и в Ерославль, и в Северские городы, и на Резань, и во все городы Московского государства… велел съезжаться к Москве ратным воинским людям и стояти и промышляти единомышленно на литовских людей. И на совет к Москве сходятся… а хотят выбирати на Московское государство царя и великого князя из своих прирожденных бояр… а иных земель иноверцев никого не хотят»{310}.

О «благословении Гермогена» пишут костромичи и владимирцы, отправившие свои отряды в земское ополчение к Москве. К июню 1611 года относится грамота ярославцев, адресованная казанцам. Там говорится следующее: «Господь на нас еще не до конца прогневался… отцем отец святейший… Ермоген… стал за православную веру несумненно и, не убоясь смерти… призвал всех православных христиан, говорил и укрепил, за православную веру всем велел стояти и померети, а еретиков при всех людех обличил; и только б не от Бога послан и такого досточудного дела патриархе не учинил, и за то было кому стояти?.. И в городы патриарх приказывал, чтоб за православную веру стали, а кто умрет, будут новые страстотерпцы. И то все слыша от патриарха и видя своими очами, городы все обослались и пошли к Москве»{311}.

Вывод: русская провинция стягивала силы к русской столице, нимало не сомневаясь, что ее позвал туда сам патриарх.

Точно так же считали и захватчики.

Пожалуй, их слова и поступки показывают еще более уверенности в том, кто явился духовным наставником Первого земского ополчения. Ни малейшего колебания в этом вопросе. Один из них выразил общее отношение врагов Руси к Гермогену лаконично и красноречиво, назвав патриарха dux und author omnis seditionis. Это значит: «князь и зачинщик всех беспорядков».

Поляки и их открытые сторонники пылали гневом на Гермогена. По их сочинениям видно: кабы не патриарх, всё дело с Россией сладилось бы мирно, тихо и к выгоде короля Сигизмунда. Но вот вмешался один старый схизматик, и огромное, головокружительно прибыльное дело треснуло по швам.