Владимир Буданин - Кому вершить суд Страница 78

Петроград было не узнать. Красные флаги растворились в массе бело-зеленых кадетских знамен. На углах толпились группами дворники с бляхами, швейцары в форменных фуражках, какие-то подозрительные личности черносотенного толка. Слышались ругательства, проклятья, угрозы.

Петр Ананьевич шел быстро, едва ли не бежал. В голове почти непроизвольно складывались убийственные речи. Их предстояло выслушать его «коллегам по Совету». Они, все эти «революционеры», должно быть, потирают сейчас руки. Дождались своего часа! Их революция свершилась!

Почти одновременно с Красиковым во дворец явились представители Путиловского завода и Первого пулеметного полка, вручили требование рабочих и солдат — «немедленно взять власть в свои руки и объявить Временное правительство низложенным!»

Массы были неуправляемы. Провал наступления на фронте, бесхлебье, лицемерие правительства и «вождей» Совета, демонстративный уход в отставку министров-кадетов с намерением навязать кабинету свою волю — вся эта цепь измен делу революции исчерпала запас народного терпения.

В комнате Исполкома сидели люди с бледными и растерянными лицами. Все они то и дело поглядывали в окна, словно ожидая от народа, волновавшегося за стенами дворца, внезапного взрыва, направленного против них, «народных депутатов».

Речь произносил Дан. Он был на сей раз особенно возбужден. Приходилось внимательно вслушиваться в поток наталкивающихся друг на друга слов, чтобы уловить суть его речи. Петр Ананьевич, разумеется, понимал, что от меньшевистского оратора ничего, кроме хулы большевикам, не услышишь. Но ярость Дана была чересчур уж безрассудной.

— Это они, со своим Лениным во главе, предающие отечество, сумели использовать наивную доверчивость русского пролетариата и пробрались в Советы и различные комитеты. Пробрались, имея в виду одну лишь цель — способствовать легкой победе кайзера. Позор! Позор им и всенародное презрение! Их будет судить народ. Он будет справедлив!

— Позвольте? — спросил Петр Ананьевич у председателя и встал. — Изобличать господина Дана в контрреволюционности я полагаю излишним. Он это сделал сам, сделал весьма красноречиво. Не нахожу уместным также полемизировать по поводу установления истинных виновников нынешних событий, ибо у меня с большинством присутствующих здесь совершенное несовпадение точек зрения. Для чего же я говорю? Разумеется, вовсе не для того, чтобы убедить большинство Исполкома в том, что события последних дней — это реакция народных масс на политику Временного правительства, контролируемого нашей «контактной комиссией» и тем не менее продолжающего империалистическую захватническую войну в угоду буржуазии, своей и англо-французской. В этом вопросе быть понятым вами я не надеюсь. Хочу сказать об ином. В Петрограде подняли головы черносотенцы, вполне вероятной стала угроза насильственных действий…

— Давно бы так! — выкрикнул Дан.

— От вас, господин «социал-демократ», я ничего другого и не ожидал услышать. Но вы все же здесь не один, и мне хочется верить, что среди ваших сподвижников есть люди и более трезво мыслящие. Вот к ним-то я и обращаюсь. Обстановка с каждым часом становится все более угрожающей. Демонстрации черносотенцев — это первый акт открытой контрреволюции. На очереди следующие. Но если вы, члены Исполкома, искренне называете себя представителями трудового народа, я призываю вас: попытайтесь использовать все свои связи и все свое влияние, чтобы предостеречь правительство от кровопролития!

В помещении воцарилась тишина. И когда он смотрел на кого-нибудь в упор, тот опускал глаза.

Петр Ананьевич поднялся на третий этаж, где совещались большевики Совета. Он рассказал им о разговоре с Политикусом, о том, что видел на улицах, о столкновении с Даном на Исполкоме. Было решено связаться с дворцом Кшесинской, посоветоваться с товарищами из ЦК. Оказалось, там тоже понимали тщетность попыток изменить ситуацию. Было окончательно решено возглавить движение, с тем чтобы придать ему мирный, организованный характер. Большевики, депутаты Совета, отправились на заводы и в воинские части.

Петру Ананьевичу предстояло попасть на Путиловский. Рабочие этого крупнейшего в столице завода были настроены самым решительным образом. На Путиловском ему приходилось бывать раньше: в пятом году он много раз выступал там перед рабочими. Там, должно быть, его еще помнили.

Его попутчиком оказался Костя Федулов. Он направлялся в Гренадерский полк, расквартированный неподалеку от Путиловского. Ехали в трамвае. Здесь, как и на улицах, все свидетельствовало о крайней степени наэлектризованности народа. Кондуктор свирепо ссорился с пассажирами. Какая-то деревенская тетка с большой корзиной у ног визгливо кричала на до смерти испуганную гимназистку. За окнами Петроград выглядел словно бы изготовившимся к драке. На тротуарах толпились обыватели, у самого трамвайного вагона текли исполненные угрожающей решимости демонстрации. Яркое июльское солнце делало все еще более значительным.

— Что делается! — воскликнул Костя, поблескивая глазами. — Жалко, рано начали. Не то бы…

Он стоял рядом с Красиковым и смотрел на него снизу вверх.

— Большевик? — Вскрик прозвучал внезапно и чересчур громко, так что все пассажиры повернулись в их сторону. — Вот он, иуда! Солдатом вырядился, сволочь! — Кричал стоящий рядом с ними пожилой господин с морщинистым лицом в синеватых прожилках. — А вы, гражданин, — повернулся он к Петру Ананьевичу, брызнув слюной ему в лицо, — зачем слушаете его? Или вы, может быть, с ним заодно? Господа…

— В чем дело? — пробасил кто-то у передней площадки. — Дай пройти, мамаша!

К ним пробирался пожилой человек с темными неотмываемыми пятнами металлической пыли на руках и лице. Он басил:

— Кто тут иуды, кто большевики? Мы их сейчас… — Он подошел и обратился к морщинистому господину. — Что с ними делать? До смерти убивать или, может, отпустим? А вы, господин, в пятом году что с ними делали? Убивали? Может, это и на Дворцовой площади их, иуд…

Спустя минуту в перебранке участвовали все пассажиры. А Петр Ананьевич и Костя, сопровождаемые темнолицым рабочим, выбрались из вагона и продолжали путь пешком.

Красиков шел в колонне путиловцев. По Невскому двигались в пугающем безмолвии. А всего час тому назад на заводском дворе рабочий митинг тысячеголосо требовал смерти предателям. Заводским большевикам и Петру Ананьевичу понадобилось изрядно повоевать, чтобы хоть в малой степени унять ярость путиловцев. И вот теперь рабочие шли по центральному проспекту и безмолвно несли затаенную ненависть. Впереди под красными флагами, без песен, без громких команд, желтовато-зелеными волнами гимнастерок покачивался строй Гренадерского полка. На тротуарах толпились обыватели. Долетали возгласы: