Державин - Олег Николаевич Михайлов Страница 79

О домовита сиза птичка,

Любезна ласточка моя!

Весення гостя и певичка!

Опять тебя здесь вижу я…

Державин подумал, как далеко ушел он в поэзии, если даже друзья не понимают его. У Дмитриева получилось отвлеченно и безжизненно; у Капниста — гладко и скучно… Державин старался отвечать спокойно, но не удержался и осерчал:

— Что же, вы хотите, чтобы я стал переживать свою жизнь по-вашему?

Он махнул рукою и ушел к Катерине Яковлевне.

Только ей поверял Державин свои печали. Новое назначение президентом коммерц-коллегии, последовавшее 1 января 794-го года, не приближало, а удаляло его от службы. Императрица давно уже решила уничтожить коллегии, передав их дела в губернские правления. Державин мучился двусмысленным своим положением, и порешил он обратиться с письмом к фавориту.

Письмо вышло горячим: «Меня бесят шиканами: зная мое вспыльчивое сложение, хотят меня вывести совсем из пристойности… Репутация моя известна и я надежно всякому в глаза скажу, что я не запустил нигде рук пи в частный карман, ни в казенный. Нс зальют мне глотки вином, по закормят фруктами, не задарят драгоценностями и никакими алтынами не купят моей верности к моей монархине, и никто меня не в состоянии удалить от польз государя и своротить с пути законов… Ежели я выдался урод такой, дурак, который, ни па что не смотря, жертвовал жизнию, временем, здоровьем, имуществом службе и личной приверженности обожаемой мной государыне, животворился ее славою и полагал всю мою на нее надежду, а теперь так со мной поступают, то пусть меня уволят в уединении оплакивать мою глупость и ту суетную мечту, что будто какого-либо государя слово твердо, ежели Екатерина Великая, обнадежив меня, чтоб я ничего не боялся, и не токмо не доказав меня в вине моей, но и не объясняя ее, благоволила спять с меня покровительствующую свою руку. Имея столько врагов за ее пользы, куда я гожуся, какую я отправлять в состоянии должность? Я, кажется, со всех сторон слышу: погоним, бог его оставил; исследую тысячу раз себя и не нахожу, что б я сделал…»

Катерина Яковлевна одобрила письмо:

— Поезжай, Ганюшка. Еще не поздно восстановить справедливость.

Державин, в волнении расхаживая возле ее кровати, говорил:

— Как же я могу ехать в Царское Село и оставить тебя на два дни!

— Ты не имеешь фавору, но есть к тебе уважение… — тихо отвечала Катерина Яковлевна. — Поезжай, мой друг… Бог милостив. Может, я проживу столько, что дождусь с тобой проститься…

Она тихо скончалась 15 июля 794-го года. Тело ее было погребено на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры, невдалеке от могилы Ломоносова. Потрясенный ее кончиной, Державин написал эпитафию, которую высекли на надгробии:

Где добродетель? где краса?

Кто мне следы ее приметит?

Увы! здесь дверь на небеса…

Сокрылась в ней — да солнце встретит!

6

«Ах, потускнел я, словно соболь отцвелый!.. Умом понимаю, что нет тебя на свете, а сердцем поверить не могу! И нет сил видеть тех милых мелочей, кои созданы повсюду твоею рукою — вышиваний, вязаний, силуэтов, взращенных тобой цветов, твоих вещиц, безделушек или того закатившегося под кровать колечка, которое ты толь долго искала и над которым я теперь лию слезы…

Что мне делать? куда деться? Хочу я сыскать отраду вне дома моего, — иду на театр мира, вмещаюся в блещущий строй двора, спешу на пиршество откупщиков, лечу на гулянья друзей… Но вспомню, что тебя ни со мною нет, ни дома ты меня не ожидаешь, и скука простирается по сердцу моему. Вся природа помрачается в очах моих, прелесть двора кажется мне ребячеством, пиры — обжорством, гулянья — явлением теней. Ни великолепный блеск богатств, ни сладость вкусных яств, ни согласие приятной музыки, ни самые приманчивые взгляды красоты меня не занимают.

Ах, Пленира! после тебя сыщется ли достойная обладать сердцем моим, прелестная очаровать мой взор, властительная оковать мою ветреность? Хладному моему сердцу все прелести мира так теперь прикасаются, как льдине…»

Он без обычной своей горячности внимал тому, как с ним все меньше считаются при дворе. Раскрыл плутовство иностранных купцов и таможенных чиновников, кои за взятки в десять раз снижали государственные пошлины, думал принести пользу империи и подал рапорт как сенату, так и императрице. И что же? Хладнокровно о том замолчали. А вскоре призван был именем государыни в дом генерал-прокурора Самойлова, который объявил ему, что ее величеству угодно, дабы он не занимался и не отправлял должности президента коммерц-коллегии, а лишь считался бы оным, ни во что не вмешиваясь. Державин требовал о том письменного указа, но ему и в том было отказано.

Решился тогда он подать в отставку. Приехав в Царское Село, адресовался с тем письмом к Зубову, просил Безбородко, Попова, Храповицкого, Трощинского. Но никто оного не принял, говоря, что не смеют. Тогда убедил он просьбою камердинера Ивана Михайловича Тюльпина, который был самый честнейший человек и ему благоприятен. Тот отнес письмо императрице.

Через час времени Державин пошел в комнату Зубова наведаться, какой успех письмо его имело, и нашел фаворита бледным и смущенным. Сколько его ни вопрошал,