Юрий Владимиров - Как я был в немецком плену Страница 8

…Итак, я остался студентом МИС, но, к моему большому несчастью, Степану Кадышеву пришлось бросить учебу в институте. Некоторые устроились работать на строительстве Дворца Советов и стали жить в общежитии. Осенью 1941 года дом, где было это общежитие, разрушило бомбой, и дальнейшая судьба этих ребят мне неизвестна.

В середине октября белоруса Костю (Константина Петровича) Демидова, а потом и Степана Кадышева, остриженных наголо, мы проводили с вещами в расположенный на улице Шаболовка клуб кондитерской фабрики «Ударница» (ныне это восстановленная церковь Живоначальной Троицы). Там собирали молодых призывников и оттуда отправляли по разным городам служить в армии. Степан через месяц прислал мне письмо, в котором сообщил, что служит рядовым в одном из воинских частей под Владивостоком. Я написал ему ответ, но на этом наша связь оборвалась.

…После отъезда Степана моим соседом по комнате стал Иван Григорьевич Митрофанов родом из-под Арзамаса. С ним, с 1947 года живущим с семьей в Волгограде и проработавшим там до ухода на пенсию крупным инженером на металлургическом заводе «Красный Октябрь», я продолжаю дружить.

В отличие от Степана, Иван не занимался опекунством надо мной. Мы записались с ним в только что организовавшиеся институтские спортивные секции.

Особое место в нашей студенческой жизни занимал спорт. Во время тренировок в секции дзюдо, проводившихся не менее двух раз в неделю в течение двух-трех часов, мы укрепляли, усиливали и делали более гибким тело и обучались различным приёмам борьбы, имевшим конечную цель – положить противника на обе лопатки. Учились падать так, чтобы не сломать руки и т. д. Мы выполняли и гимнастические упражнения. Я мог делать на турнике до 15 подтягиваний и совершать сложные упражнения. Но брусья, кольца и конь мне давались плохо. Но уже через месяц я значительно укрепил ноги, увеличил силу отталкивания и научился быстро сжиматься в комок при падении, так что стал иногда в коридорах института или общежития, разбежавшись и высоко подпрыгнув, совершать, как циркачи, акробатический номер – «мертвую петлю» с поворотом тела как вперед, так и назад. Все любили смотреть, как забавно боролись я и Виталий Лукоянов, имевшие вес «мухи» и поэтому чрезвычайно быстро двигавшиеся с самыми различными поворотами и сменами положений. А у борцов с большим весом этого не было, и зрители воспринимали их не с таким интересом.

В начале декабря 1940 года наша институтская команда борцов дзюдо впервые приняла участие в московском общегородском юношеском соревновании по данному виду спорта. Тренер посоветовал нам сходить накануне в баню и сильно попариться, чтобы максимально уменьшить свой вес, что мы и сделали. Утром нас привезли на стадион Юных пионеров (у метро «Динамо»), где зарегистрировали и сразу же взвесили. После этого мы отправились в ресторан, где бесплатно хорошо поели высококалорийной и жирной пищи, чтобы теперь, наоборот, увеличить свой вес и этим в какой-то мере затруднить действия противника.

На соревновании я обе схватки легко выиграл, причем первую – досрочно. Хорошо поборолись и мои товарищи по команде. В результате мне присвоили квалификацию борца третьего разряда. Аналогичные соревнования состоялись в феврале, апреле и в начале июня 1941 года. Кроме того, мы участвовали еще в мелких (типа межвузовских и районных) соревнованиях. К июню по результатам всех соревнований я стал борцом первого разряда. Однако в последнем общегородском юношеском соревновании, которое проходило в начале июня 1941 года, в противники мне попался коварный татарский юноша, который во время борьбы незаметно (а может быть, и заметно) для судей сильно и больно ударил меня ногой в пах. Я разозлился, не сдержался и громко выругался по-татарски, чем на миг ошеломил противника и сумел бросить его на обе лопатки. Схватка этим закончилась, я обрадовался, думая, что победил. Но судья, подняв руку противника, объявил победителем его, а меня дисквалифицировал за грубость. Так моё увлечение борьбой закончилось…

…В начале третьей декады октября 1940 года меня, Ивана Митрофанова и некоторых других студентов вызвали в институтский комитет комсомола. Здесь нам сказали, что мы, как активные комсомольцы и спортсмены, должны принять участие в военном параде на Красной площади 7 ноября в составе батальона, носящего название «Вооруженный пролетариат». Такой батальон, состоявший из мужчин, одетых в гражданскую одежду и с винтовками со штыками, выступал тогда на всех военных парадах на Красной площади, замыкая батальоны из военнослужащих. «Вооруженный пролетариат» должен был показать «мировому капиталу», что «все советские люди готовы с оружием защищать социалистическое отечество». В качестве правофланговых в таком батальоне обычно находились переодетые в гражданскую одежду опытные военнослужащие.

На тренировках нас учили хорошо маршировать, соблюдать абсолютно прямую шеренгу из 12 человек, а потом красиво шагать с винтовками. Погода в это время была дождливая, но на это не обращали внимания, однако наша промокшая одежда не успевала за ночь полностью высохнуть.

За пару суток перед парадом поздно ночью нас привезли на Манежную площадь для генеральной репетиции. День 7 ноября выдался хмурым и с мелким дождем. Было холодновато. С рассветом мы прибыли на Манежную площадь. Пока принимавший парад нарком обороны маршал С. К. Тимошенко объезжал нас на коне, мы громко кричали «Ура!». Потом С. К. Тимошенко с трибуны мавзолея произнес речь (зачитал текст), и, наконец, мы промаршировали под музыку большого оркестра через Красную площадь мимо Мавзолея. На его трибуне, приветствуя нас, стояли И. В. Сталин, В. М. Молотов, М. И. Калинин, Л. П. Берия, Л. М. Каганович и другие руководители страны, а также несколько генералов и гражданских лиц.

После парада нас за государственный счет хорошо – с бутылкой пива – накормили вкусным горячим борщом и гуляшом. Так я в первый и последний раз в своей жизни принял участие в военном параде.

За несколько дней до ноябрьских праздников в нашем институте вывесили объявление о том, что активные комсомольцы, имеющие рекомендацию от райкома комсомола, обладающие соответствующим здоровьем, могут быть направлены на учебу в Московский аэроклуб, чтобы приобрести профессию летчика. Из нашей группы Ася Рязанова – девица на вид совсем неброская и очень хотевшая чем-то отличиться, – первой откликнулась на это объявление и предложила мне вместе с ней записаться в аэроклуб. Я сразу согласился, а другие ребята почему-то отказались. Мы с Асей добились в райкоме рекомендации и через пару дней после праздников поехали с документами в аэроклуб.

13 ноября прошли через медицинскую комиссию. Мои нервы, сердце, легкие, желудок, ноги, руки, глаза, уши и другие органы врачи признали годными. Но с носом они крепко ошиблись. Дело в том, что мне дали раствор валерианы, который у меня на родине называли не валерианкой, как в Москве, а каплями Иноземцева. Так я и ответил. Врачи же подумали, что я не различаю запахов и поэтому говорю им о каких-то каплях. В итоге они признали меня непригодным для учебы «из-за отсутствия очень важного для летчиков чувства обоняния». Мои же объяснения они не приняли всерьез, утверждая, что валерианку знают все люди. Таким образом, меня забраковали, и это сильно обидело меня, но в основном лишь из-за того, что я стал «жертвой» врачей. Асю же приняли в аэроклуб, и она там успешно занималась вплоть до начала войны, но куда делась потом, не знаю…

…На следующий же день чувство обиды за своё вчерашнее «поражение» у меня совсем исчезло, потому что ко мне приехал мой любимый двоюродный брат Саша Наперсткин. Его призвали в армию и определили лейтенантом в воинскую часть где-то под Тбилиси. Мы сразу же сфотографировались на память, выпили и закусили за его счет вместе с моим соседом Иваном. До июня 1941 года Саша учился в Тбилиси на курсах повышения квалификации среднего командного состава, в войну служил в Иране офицером в составе советских войск и воевал с немцами в Венгрии и Австрии. После Победы он нес службу в Австрии, где его, как он рассказывал, очень любили австриячки. Демобилизовался Саша в сентябре 1946 года.

16 ноября у меня появился другой старший брат, но троюродный, тоже Саша Наперсткин, по отчеству – Семенович, который в детстве делал мне разные игрушки и, в частности, стреляющие с большим грохотом пулями с серой от спичечных головок. Одет был Саша очень бедно – в сильно поношенные фуфайку и старые рваные ботинки. Оказалось, он привёз мне от мамы посылку с продуктами и теплыми носками. Задерживаться гость не стал: ему, также призванному в армию, надо было быстро присоединиться на Киевском вокзале к другим призывникам и отправиться на место службы где-то под Львовом. Так он и уехал, а я его не проводил, о чем потом очень пожалел, поскольку наша встреча оказалась последней – он погиб в первые же дни войны…