Питер Акройд - Чарли Чаплин Страница 8

Летом 1907 года Чарли ушел из «Цирка Кейси». Много лет спустя на одном из званых ужинов в своей речи он заговорил об Уилле Мюррее. «Нужно было попросить у него прибавки!» – крикнул кто-то с места. «Он меня уволил», – ответил Чаплин. Возможно, он действительно попросил увеличить жалованье, и ему указали на дверь. Чарли остался жить в меблированных комнатах на Кеннингтон-роуд и стал ждать следующего шанса. Он купил ковры и лампы для своей комнаты и с энтузиазмом самоучки начал штудировать Шопенгауэра. Этого философа Чаплин – с разной долей внимания – читал следующие 40 лет. Возможно, молодого человека привлекала теория превосходства человеческой воли, но в равной степени он мог соглашаться с утверждением Шопенгауэра, что сильнейшим и наиболее активным из всех мотивов является сексуальное влечение. Вопрос, насколько хорошо и насколько быстро умел читать Чаплин, остается открытым.

Он все еще не знал, что будет дальше – и в его жизни, и в профессии. В какой-то момент этого вынужденного отдыха Чарли согласился на роль пожилого главного героя в пьесе «Веселый майор» (The Merry Major). Партнершей Чаплина, игравшей жену его героя, была 50-летняя актриса, имевшая пристрастие к джину… Затем, по его словам, он написал эксцентрическую комедию под названием «Двенадцать справедливых мужчин» (Twelve Just Men) и собирался сыграть в ней главную роль, однако после трех дней репетиций пьесу отвергли. Возможно, от отчаяния Чаплин согласился на роль еврейского комика. Ему дали недельный ангажемент в мюзик-холле Форстера в Бетнал-Грин, но сценка не имела успеха у публики, по большей части состоявшей из евреев, а некоторые шутки зрители даже посчитали антисемитскими. Чаплина освистали, забросали апельсиновыми корками и медяками.

Его старшему брату Сидни повезло больше. Летом 1906 года, когда Чарли гастролировал с «Цирком Кейси», он присоединился к группе Фреда Карно[5], уже добился признания и получил повышение. Сидни, всегда стремившийся помочь брату, убедил хозяина дать шанс молодому человеку, сидевшему без работы.

Фред Карно, бывший гимнаст и акробат, создал необычное шоу. В нем многочисленные мимы и акробаты исполняли безмолвный бурлеск под музыку к романтическим балетам, которая звучала в этом контексте очень иронично. Скетчи были стремительными и бурными, сложные номера требовали быстроты движений, выверенного до долей секунд ритма и мгновенной реакции. Штаб-квартира Карно находилась на Воган-роуд в Кэмберуэлле, где три дома были соединены вместе, образуя «фабрику смеха», на которой изготавливались все декорации, костюмы и реквизит. Отсюда отходили автобусы Карно, развозящие актеров по мюзик-холлам столицы. Торты с кремом (именно Карно придумал один из самых знаменитых комедийных гэгов – бросок в лицо кремовым тортом), ведра с побелкой, цирковые велосипедисты, вращающиеся тарелки, высоко натянутая проволока, деревянные ходули, мелькающие в воздухе булавы и горящие факелы – все это присутствовало на афишах. В скетчах «участвовали» воры на велосипедах, боксеры и пьяницы. Это было грубо, лихо и смешно.

Вняв уговорам Сидни, Карно согласился встретиться с его младшим братом. Директор посчитал паренька слишком робким и хрупким, чтобы блеснуть в бурлеске, но по настоятельной просьбе Сидни согласился на пробы. Чаплину было 18 лет, но выглядел он моложе. Когда Карно сказал об этом, Чаплин в ответ пожал плечами и возразил, что это вопрос грима. Впоследствии он утверждал, что именно этот беспечный ответ помог ему получить работу.

Фред Карно заставлял актеров бесконечно репетировать, изо дня в день, почти по-военному пресекая какие бы то ни было дрязги. Он поддерживал жесткий ритм, требовал четкого и акцентированного исполнения каждого элемента. Другой актер труппы Карно, Стэн Лорел, вспоминал об их руководителе так: «Он не научил нас с Чарли всему, что мы знаем о комедии, но бóльшую часть мы узнали от него». В частности, Фред объясним им, что такое «точность». В январе 1942 года сам Чаплин в журнале Variety писал: «…каждый, кто работал на Карно, должен был иметь превосходное чувство ритма и знать особенности всех остальных актеров труппы, чтобы все вместе они достигли нужного темпа». Именно скорость и ритм характерны для всех фильмов Чаплина. Карно также говорил своим артистам, что в основе юмора лежит неожиданность или резкая смена ритма. Он советовал им сохранять серьезность. «Когда вы сбиваете человека с ног, поцелуйте его в макушку. Если вы сильно бьете кого-нибудь, то на несколько секунд должны принять виноватый вид. Это делает действие смешным». Чаплин никогда не забывал этих первых уроков искусства комедии.

Он начал гастролировать с труппой Карно в начале 1908 года, дебютировав в пьесе «Футбольный матч» (The Football Match). В ней у Чарли была маленькая роль, но с помощью придуманных трюков он сумел привлечь внимание публики: спотыкался о гантели, цеплялся тростью за боксерскую грушу, из-за оторвавшейся пуговицы с него сползали брюки. Зрители смеялись, и довольно скоро его выход на сцену начали встречать аплодисментами. После удачного первого выступления Чаплин, словно оглушенный, выскочил на улицу. Это был успех! Он покинул Empire на Нью-кросс и каким-то образом добрался до Вестминстерского моста, остановился и стал смотреть на воду. Затем двинулся к дому, но по дороге зашел в кафе Elephant and Castle, чтобы выпить чашку чая. Чаплин ликовал. Он больше никогда не останется без работы.

Однако популярность Чарли у публики пришлась не по вкусу другим комикам труппы. Их обуревала зависть. «У меня в заднице больше таланта, чем в тебе с головы до ног!» – воскликнул в сердцах один из актеров.

«Вот где вы прячете свой талант…» – парировал Чаплин. Сам Карно вспоминал о Чарли так: «Он мог быть очень неприятным. Я знаю, что он неделями не говорил ни слова другим артистам труппы. Иногда он становился разговорчивым, но в целом был серьезным и необщительным. Выпивка приводила его в ужас. Бóльшую часть жалованья он сразу же относил в банк».

У Лорела другое мнение. Стэн полагал, что непринужденно общаться с людьми Чарли мешала застенчивость. Другой современник Карно вспоминал, что Чаплин был очень напряжен и склонен к экстравагантным проявлениям удовольствия, когда ему все нравилось или удавалось, однако мельчайший инцидент, например размолвка с кем-то из партнеров, полностью выбивал его из колеи, и до конца дня о работе приходилось забыть. Многие отмечали его поглощенность самим собой.

С начала лета 1908 года Чаплин и его старший брат выступали вместе. В этот период никогда не бывавшего ранее, беспрецедентного благополучия они решили снять четырехкомнатную квартиру в доме номер 15 в Гленшоу-Мэншнс на Брикстон-роуд. Этот район любили примы и премьеры мюзик-холлов, и братья надумали подышать воздухом звезд. Пол гостиной они застелили ковром, поставили в ней ширму в мавританском стиле, купили подходящую мебель, а на стену повесили картину с изображением обнаженной натурщицы. Последним штрихом в обстановке стало пианино. Квартира напоминала бордель, только без женщин.

Обычно за вечер Сидни и Чарли выступали в трех мюзик-холлах – начинали в Streatham Empire, затем переходили в Canterbury Music Hall, а заканчивали в Tivoli. Иногда репетиции проходили в Montpelier Assembly Hall в Уолворте. Здесь в начале августа Чарли познакомился с юной девушкой, учившейся на танцовщицу. Хетти

Келли исполнилось всего 15 лет, и она, по всей видимости, была взволнована и ошеломлена вниманием страстного юноши. Это известная всем история первой любви… Он печален и не удовлетворен жизнью, а она красива и невинна. Молодые люди договорились встретиться в воскресенье днем у Кеннингтон-гейт, откуда на такси поехали в Уэст-Энд. Сила чувств, обуревавших Чаплина, была очевидна, но, когда он назвал Хетти «моя Немезида», она не поняла, что это значит.

Они провели вечер в ресторане Trocadero, а потом пешком вернулись в Кэмберуэлл. Пока они шли по набережной, Чаплин пребывал, по своим собственным словам, в восторженном состоянии. Три дня подряд он встречал Хетти у дома на Кэмберуэлл-роуд и провожал до станции подземки на Вестминстер-бридж-роуд. На четвертый день Чарли почувствовал ее холодность или неуверенность и упрекнул девушку в том, что она его не любит. За этими словами последовала сцена, типичная для незрелых и неопытных юнцов. Любят ли они друг друга? Сильно ли вы меня любите? Что такое любовь? Мы должны расстаться и больше никогда не видеться. Прощайте.

Более чем через 50 лет Чаплин, похоже, дословно помнил их эмоциональный разговор и воспроизвел его в своей биографии. Сегодня невозможно сказать, в какой степени это было принятие желаемого за действительное или мелодраматическое воображение, но совершенно очевидно, что сия страстная влюбленность в юную танцовщицу долгое время не отпускала его и, не исключено, отчасти сформировала отношение к другим женщинам. Вот девушка, которая осталась нетронутой и недоступной, воплощением всего, чего только можно желать, на что можно надеяться, но что всегда останется недостижимым. Она была так непохожа на женщин, которых Чарли подбирал в бильярдных три года назад…