Абдулла Магомедов - Буйнакцы на фронтах Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Страница 8

Во вторую свою поездку на могилу отца я взял с собой и дядю Гасана – младшего брата отца. По дороге он рассказал мне о своем боевом пути. И вот что мне удалось узнать и записать из рассказа дяди:

«Это было в 1941 г. Я и несколько буйнакских шоферов попали в 307 шап со своими машинами. В нашу обязанность входило своевременное и бесперебойное обеспечение части всем необходимым, боеприпасами, ГСМ, продовольствием. Наша шоферская служба была очень тяжелая и опасная. Днем и ночью, в любую погоду приходилось выезжать и доставлять все это к указанному сроку. Машины всегда должны быть на ходу, заправленные. Если вдруг случалась поломка машины по пути, из-за чего могли опоздать с доставкой боеприпасов или горючего, нас могли расстрелять как саботажников или как вредителей, изменников. Опасность нашей работы была в том, что мы ни чем не были защищены от вражеской авиации, танков да и пехоты. К счастью, моя машина меня ни разу за войну не подвела, я за ней очень хорошо ухаживал и всегда имел запчасти для ее ремонта.

Однажды наши машины, загрузив боеприпасы, возвращались по ровному полю, еле заметной проселочной дорогой. Вдруг неожиданно появились немецкие самолеты. Это была моя первая встреча с вражеской авиацией. Они начали нас бомбить, мы быстро рассредоточились по полю и зигзагами ехали без остановки. Самолетов было не много – 3–4, побросав бомбы и даже не обстреляв нас, они улетели так же неожиданно, как и появились. К счастью для нас, все обошлось благополучно, мы без потерь и в срок прибыли на своей аэродром. Но не всегда наши рейсы завершались так удачно.

Был еще и такой случай. В начале октября 1942 г. наша группа из более 12 машин, загрузив одни авиабомбами, другие бензином, возвращалась на аэродром. Накануне был дождь, грунтовая дорога была размокшей, но с утра уже светило солнце и от вчерашней непогоды остались только лужицы, настроение у нас было хорошее. Ехали долго. Вдруг навстречу нашей колонне летят вражеские самолеты. Их было около 6–7. Подлетая к нашей колонне, они на бреющем полете начали обстреливать нас, мы опять хотели рассредоточиться, но мокрое поле, канавы не давали осуществить такой маневр. Немцы во втором заходе стали бросать бомбы, и несколько наших машин загорелись. Я вез бомбы и очень боялся, что попадут в мою машину. К тому времени мы научились военной хитрости. Почти у каждого шофера были ведра с промасленной ветошью и, когда немецкие самолеты ушли выполнять очередной заход для бомбежки, все, у кого был такой припас, быстро подожгли их под машинами, а сами кинулись кто в кювет, кто прямо в лужу. Из ведер повалил густой черный дым, заволакивая наши машины. После «успешной» бомбежки фашисты улетели. Мы, довольные своей находчивостью, подошли к своим машинам и стали тушить ведра. Говорят, к таким хитростям прибегали и танкисты. Но когда мы собрались, то увидели, что одна машина свалилась через высо кий мост в яму, в другой машине шофер был убит и еще один или двое шоферов были ранены. Выкатив машины на дорогу, мы осторожно вытащили из кабины убитого товарища. Его звали Худайнат, он был тоже из Буйнакска, до войны работал шофером в заготзерне и на войне был с нами с самого начала. Мы перенесли тело товарища в сад, который находился метрах в ста от дороги, и похоронили в одежде под яблоней. К сожалению, через год после войны я переехал в Хасавюрт и сообщить о его гибели семье не успел».

Вот такую военную историю поведал мой дядя – самый младший из братьев Магомедовых. В составе автороты 307 шап он прошел всю войну, доехал на своей машине до Берлина и в августе в 1945 г. вернулся домой. В боевой копилке он хранил награды: орден Красной Звезды, медали «За оборону Кавказа», «За боевые заслуги», «За взятие Берлина», «За победу над Германией».

Умер в 1978 году, похоронен в Хасавюрте. Другой брат отца – Гусейн тоже воевал, и вот что мне особо запомнилось из его рассказов:

«В 1942 г., в начале мая наша часть попала в окружение, пробивались из окружения самостоятельно, мелкими группами. Я тоже вместе с несколькими бойцами выходил из окружения. Помню, мы увязли в каком-то болоте по пояс, из которого с большим трудом, обессилевшие выбрались на твердое место. Выбираясь из трясины, некоторые потеряли свои винтовки, кто-то обмотки, ботинки. Была прохладная темная ночь, мы сильно устали и, пройдя еще пару километров, решили лечь спать. Выбрав относительно густое место, легли и сразу заснули крепким сном. Спали недолго, только стало светать, все встали, молча двинулись дальше. Мы не знали, куда и в какую сторону идем. Шли как можно дальше от линии фронта, мечтали встретиться с партизанами. Кругом был лес, изредка попадались проселки. Среди нас не было ни одного офицера, ни компаса, ни карты.

Уже третий день мы шли без еды, были очень голодные. В это время в лесах не бывает ягод. Изредка попадалась черемша или какая-то другая съедобная трава. Так прошли еще несколько километров и вышли на какую-то проселочную дорожку. Решили идти по дороге, оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к каждому шороху. Не успели пройти и двухсот метров, как вдруг натыкаемся на большое дерево, под ним помятая молодая трава, разбросанные буханки хлеба – целые, половинные, открытые консервные банки тушенки с немецкими этикетами. Мы сразу поняли, что здесь обедали немцы, а все, что осталось от еды, они оставили и ушли. Быстро собрав все остатки, мы опять углубились в лес. Вечерело. Решили остановиться и покушать. Как поели, спрятали свои банки, а оставшийся хлеб каждый забрал с собой. После еды идти стало еще труднее: мучила жажда. Но мы решили все же не оставлять никого и идти всем вместе.

В лесу быстро темнеет, а идти уже нет сил. Неожиданно вышли на небольшую лесную полянку и, чуть пройдя, ощутили под ногами скошенную высохшую солому, она оказалась прошлогодней травой. Решили рискнуть. Каждый набрал сена и, вернувшись назад в лес, стали застилать им землю, готовясь к ночлегу, поели остатки хлеба и заснули. Кто-то сразу уснул, кто-то ворочался. Мы договорились ночью не разговаривать, чтоб нас не могли услышать. Долго не могли заснуть, мучаясь животом, мы поняли, что отравились, но все же усталость взяла свое…

Не знаю, сколько мы спали, но проснулись от каких-то разговоров, и уже было очень светло. Не поднимая голову, по разговору я понял, что над ними стоят немцы. Они стали нас пинать ногами в бок и приказали встать и поднять руки. Нас окружили несколько автоматчиков, с ними были еще двое из крестьян. Мы стали медленно подниматься, но двое или трое остались лежать. Тогда немцы сильнее стали бить ногами им в бок, но они как лежали, так остались лежать.

Немцы ногой перевернули их, они оказались мертвы. Видно, отравление подобранной на поляне едой для них оказалось смертельным. Немцы приказали нам перенести мертвых на опушку и положить их всех вместе. Затем нас вывели на какую-то лесную дорогу, построили. Я встал впереди, рядом со мной пожилой крестьянин, дальше другие. Так в сопровождении немецких автоматчиков мы пошли по дороге, через полчаса дороги мы увидели дерево, под которым накануне нашли хлеб. Чуть пройдя, сосед-крестьянин шепнул мне тихо: «Это отравленный хлеб, немцы отравляют его и разбрасывают под деревьями так, чтобы их находили и ели окруженцы, партизаны. Они утром узнали, что их хлеб кто-то уже нашел, и пошли по вашему следу. Нас они берут в качестве проводников». Пройдя около 3–4 км, мы пришли к какому-то хутору.

Здесь было домиков 10–15 с камышовой крышей, домики аккуратные, побеленные. Под большим деревом немецкая полевая кухня. Но нас привели к какому-то сараю, велели зайти и никуда не высовываться, двери сарая закрыли и подперли каким-то колышком. Весь день мы пролежали голодные, больные и, самое страшное, – нас мучила жажда. К сумеркам нам принесли что-то наподобие супа, который мы поели с большим аппетитом. Это была первая жидкая и теплая пища за почти недельное скитание по лесам и болотам. Дали и воду, но вместо кружки – банку из-под консервов. Поев, мы легли отдыхать. Но недолго пришлось нам отдыхать. Дверь отворилась и немецкий автоматчик вывел нас из сарая. Мысленно мы попрощались, думали, что это уже на расстрел. Но нас привели к кухне, заставили взять три больших термоса, еще один на спину и в сопровождении двух автоматчиков повели к ручейку за водой. Мы набрали воду и сами умылись, напились чистой воды и вернулись назад.

Нас опять завели в сарай и уже до утра не трогали. Мы все сразу легли спать, во дворе горела маленькая лампочка, которая тускло освещала двор. Ночью нас разбудил рокот моторов мотоциклов и легковой машины, но через несколько минут опять заснули, а я так и не смог больше заснуть.

Утром часовой отворил дверь и велел выйти и построиться. В это время уже во дворе было немало народу: повара у кухни, шоферы копошились у своих машин. Нас привели к аккуратному белому домику, у которого стояли часовые с автоматами, и провели внутрь. В комнате находились несколько офицеров. Нам велели снять головные уборы и встать в шеренгу. Офицеры, оторвавшись от своих дел, слегка приподняли головы и брезгливо посмотрели на нас, на наш вид и продолжили свою работу.