Борис Евсеев - Русские композиторы Страница 8

Но ведь Петр Ильич в Италию не скучать приехал. И решил он пройтись по Венеции. Но как? Тут и улиц-то настоящих нет! Одни каналы. Значит, гулять по ним можно только в лодке. Они здесь гондолами называются. У них острый загнутый нос и красивая резная корма. Правит гондолой с помощью одного длинного весла гондольер.

Вот такую гондолу недалеко от своей гостиницы Петр Ильич и нанял. И удобно устроился в середине ее, под навесом. А гондольер со своим тяжелым веслом поместился сзади.

Гондольер поет, радуется чему-то, гребет. Лодка по воде скользит. Петр Ильич по сторонам смотрит. Все вроде хорошо. Вот, попетляв по каналам, обогнув высокую колонну с крылатым львом, выплыли они в море. И здесь песня гондольера стала меняться. Из задумчивой баркаролы, какую поют все гондольеры в Венеции, она стала превращаться в какую-то разбойничью песню. Тут Петр Ильич обернулся и посмотрел на гондольера внимательней: батюшки-светы! Корсар! Настоящий морской разбойник и душегуб! Со лба красная повязка свисает. Глаза смоляные, жуткие. В правом ухе медная серьга болтается! И если до этого Петр Ильич не слишком-то слушал, о чем поет гондольер, то теперь стал слушать очень внимательно. Тем более, что по-итальянски он хорошо понимал. А гондольер, видимо, думал, что иностранец ничего не понимает: гребет себе, поет. И поет не просто песню, а как бы целую историю складывает. О том, как полюбил лодочник Джакомо девушку по имени Мария. И как захотел отнять ее у лодочника богатый судовладелец Труффалони. И как поклялся гондольер судовладельцу отомстить, а Марию, несмотря ни на что, все-таки взять в жены. Но что сделаешь в этом позеленевшем от сырости и злости городе без денег? И чтобы их добыть, остается одно — украсть. Но у кого украдешь? Рядом одни бедняки. А время не ждет! Еще немного, и достанется Мария старому, сморщенному, как компотная груша, Труффалони! Но сегодня Бог, видно, смилостивился над Джакомо. Послал ему богатого иностранца на поживу. У иностранца красивая бородка и доброе лицо. Однако его одежда и золотые часы с цепочкой стоят больших денег… И Джакомо решился — сегодня или никогда!

Гондольер пел и пел. Постепенно темнело. Лодка, сделав круг, возвращалась в город.

«Бежать! — думал потрясенный Петр Ильич. — Бежать! Но, конечно, не здесь, не в море, а где-нибудь в завитках городских каналов!»

Гребки гондольера становились все резче и нетерпеливей. Вошли в город.

«Нужно решаться, пока не поздно…» — подумал Петр Ильич.

И тут же гондола стала поворачивать в один из узких отводных каналов. Блеснули отражения газовых фонарей в воде. Петр Ильич внезапно подался чуть вперед и перевалил через высокий борт лодки… Все завертелось у него перед глазами. Обожгла вода, пресеклось дыхание. А затем что-то тяжелое и страшное с шумом и звоном обрушилось на него. На минуту он потерял сознание. А очнувшись, увидел прямо над собой бешеное лицо гондольера.

— Руссо диаволо! — рычал тот, расстегивая сюртук композитора, уложенного на днище гондолы.

— Руссо диаволо!..

Но в тот же миг где-то рядом раздался резкий и властный окрик:

— Эй, на гондоле! Что у вас там происходит? Я — капитан Симпсон. Отвечайте!

Окрик раздался с берега дважды — по-английски и по-итальянски. А затем послышалось щелканье взводимых курков. И руки гондольера сразу обмякли, а лицо его отдалилось.

«Я спасен», — подумал Петр Ильич.

В гостиницу Чайковский вернулся поздно. Обеспокоенный хозяин, увидев бледное лицо и мокрую одежду гостя, всплеснул руками:

— Ах, синьор Пьетро! Что это с вами?

— Ничего особенного, — хрипловато и недовольно буркнул Петр Ильич и велел поскорее подавать ужин.

А после ужина пришли шарманщики. И попросили позволения исполнить несколько песен для знатного иностранца. Это были отец с дочерью. Шарманка у них была плохонькая и старая. Ручка ее вертелась с трудом.

«После песни гондольера мне не хватает только песни шарманщика!» — горько подумал композитор. Но прогонять бедолаг не стал. И они, устроившись посередине гостиничного двора, завели тихую нескончаемую песню. А Петр Ильич сидел перед раскрытым окном и думал. Думал о том, что и здесь, в Италии, не найти ему вдохновения. А может, не мы, а оно нас находит? Да и как оно выглядит, на что похоже? Не на эту ли дальнюю венецианскую башенку?

Но ведь башенку не возьмешь с собой! Не возьмешь с собой и Венецию, а вот музыку — ее взять можно. Особенно эту медленную, набегающую волной песню, которую поют под окнами бродячие шарманщики. Взять эту песню, а может, и ту баркаролу, что пел морской разбойник. Взять их и в путь, в путь! И прощай, Венеция! Каналы, прощайте! Золотой лев и крылатые лошади на соборе святого Марка, прощайте тоже! Может, в пути зазвучит наконец собственная, никем и никогда не слышанная музыка. Схлынет грусть и ляжет на нотную бумагу все, что случилось здесь, в Италии…

Вот что вспомнилось Петру Ильичу у раскрытого рояля.

1840 год. Петя родился в Воткинске, на Урале, в семье горного инженера. Мать, Александра Андреевна, широко образованная женщина, занималась воспитанием детей и племянниц. Вспоминая о детстве, Чайковский писал позже: «..Я вырос в глуши, с детства, самого раннего, проникся неизъяснимой красотой характеристических черт русской народной музыки…» Любимым романсом Пети был «Соловей» Алябьева.

1850 год. Семья переезжает в Петербург. Десяти лет Чайковского отдали в училище правоведения. Именно здесь он параллельно с основными занятиями, начал серьезно заниматься музыкой, которая преподавалась для желающих.

1859 год. Училище закончил, получил чин титулярного советника и место в министерстве юстиции.

1862 год. Петр Ильич поступает в только что открытую Петербургскую консерваторию. По настоянию А. Рубинштейна Чайковский оставляет службу и посвящает себя целиком музыке.

1865 год. Оканчивает консерваторию и поступает на службу в Московскую консерваторию.

1866 год. Он пишет свою первую симфонию «Зимние грезы». Знакомится с выдающимися русскими музыкантами, литераторами и артистами. Помимо педагогической работы Чайковский также выступает на страницах газет и журналов как музыкальный критик. В последующее десятилетие им было сочинено множество произведений: увертюра-фантазия «Ромео и Джульетта», Первый фортепианный концерт и «Меланхолическая серенада» для скрипки, фортепианное трио, квартеты, вариации на тему рококо для виолончели, оперы «Воевода», «Опричник», «Ундина», «Кузнец Вакула», балет «Лебединое озеро», цикл пьес для фортепиано «Времена года», много романсов.

1877 год. Петр Ильич женится. Вскоре уезжает в Швейцарию, в Кларан, где живет вместе с братом Анатолием.

Колокола России. Сергей Васильевич Рахманинов

Летом 1912 года Сергей Васильевич Рахманинов получил странное письмо. Оно было запечатано в необычный темнокрасный конверт. Подписи на конверте не было.

Анонимных писем Сергей Васильевич не любил. Да и кто их любит? Напишут занятому человеку: «Положите под мусорную урну полтораста рублей, или я не знаю, что с собой сделаю!» И куда с таким письмом прикажете обращаться? Не в полицию же с ним идти. Вдруг это не бедняк какой-то писал, а жулик? Бедных, конечно, жаль, а вот жуликам помогать совсем не хочется.

Композитор нахмурился, встал из-за стола, кивком отпустил слугу и, держа в руках конверт, вышел в сад.

Был июль. Легкий ветерок мял траву, трепал кроны деревьев. Вся Ивановка, в которой каждое лето отдыхал Рахманинов, была на виду. За селом начинались волнистые тамбовские поля, зыбко туманились в полумгле перелески, мягко светилась под блистающим крестом церковь. Сергей Васильевич приближался к своему сорокалетию. Но был по-прежнему строен, легок. Коротко остриженную голову держал гордо и прямо. Лицо его — чуть татарское, с крупным носом и серыми внимательными глазами — улыбалось.

Приближалась гроза. Композитор поднял голову вверх, и внезапно налетел настоящий ураганный ветер. Порыв его был так силен, что письмо вырвалось из рук и понеслось к пруду.

«Ну и пусть летит. Как пришло, так и уходит», — улыбнулся композитор.

Небо нахмурилось, и стало темно, как ночью. Рахманинов решил вернуться в дом. Внезапно от кустов к пруду метнулась чья-то тень. Она была угловатой и острой: словно какой-то худосочный господин в цилиндре и черном фраке, изогнувшись, пытался схватить улетавшее письмо. Но какая может быть тень, когда солнца нет? Нет, это вор, вор!

Сергей Васильевич сделал два шага вперед — и тень исчезла. Он стал поворачивать к дому — кто-то, прячущийся в кустах, вновь тенью метнулся к письму.