Михаил Ходорковский - Тюремные люди Страница 8

Его девушка тоже нацистка. Познакомились на одном из сайтов соответствующего толка, во время короткого пребывания «на подписке». Собираются пожениться.

Особый сюр всему этому разговору придает обстановка. То и дело кто-то из коллег по цеху с акцентом кричит: «Саша – коробку». Александр передает аккуратно упакованную коробку и сам просит: «Бумагу». Наши разговоры соседи несомненно слышат, и изредка добродушно комментируют.

«Саша, – спрашиваю я, – а с иммигрантами что будете делать?» – «Депортируем». – «А с экономикой?» – «Национализируем». – «Кто работать-то будет?» – «Русские». – «А руководить предприятиями?» – «Идейные национал-социалисты». – «Где же вы столько наберете хороших специалистов с национал-социалистическими идеями?» – «Воспитаем».

Впрочем, экономика у Саши – не сильная сторона, и через 2–3 часа неспешной беседы тупиковость идеи национал-социалистического хозяйства становится для него очевидной. Я успокаиваю собеседника тем, что либералы приветствуют любые эксперименты с укладами, привожу в пример израильские кибуцы и рекомендую тоже попробовать их экономические идеи на малых добровольных общинах.

Переходим к более острой теме – национальной. Точнее – расовой. На «бытовом уровне» понимания не нахожу.

«Саша, а если твоя внучка будет черненькой, ты ее что, любить не будешь?» – «Не будет у меня черненькой внучки!» – «Саша, а вдруг будет? Кто знает, кем была бабушка избранницы твоего будущего сына?» – «Не будет у меня черненькой внучки!» Все. Тупик.

Саша, вообще-то, человек не упертый, но здесь явно эмоции застилают логику. Ничего. Вернемся позднее. Захожу «с другого бока». Пытаюсь выяснить, как видится существование государства «белых» в «цветном» окружении. Достаточно быстро выясняется, что никак. После чего идут ссылки на успех Гитлера по захвату Европы.

Надо заметить: Гитлер – очевидный кумир как человек. СС и гестапо – как организации. Напоминаю о дружбе Гитлера с японцами – «желтыми» (в терминах наци). Саша задумывается, потом выдает: «Ну, они не совсем желтые».

Я соглашаюсь, что такой подход может быть успешным: японцы и китайцы – не совсем желтые; африканцы и афроамериканцы – не совсем черные, и т. д. Дружно смеемся.

Переходим к Холокосту. «Холокоста не было», – Саша непоколебим. Он читал книжку про концлагеря, там написано, что мощность крематориев не позволяла пропустить столько тел. И газовые камеры тоже. И вообще, в концлагерях все было «не так».

«Саша, – говорю, – я лично знал несколько узников концлагерей. С первым познакомился в 1978-м – мне было 15, ему 50, так что никакого маразма. Он в школу приходил, рассказывал. А последний из моих знакомых концлагерников – Том Лантос – умер недавно, и все говорят одно: было!»

В тюрьме слова очевидцев ставить под сомнение не принято. Это тяжелое оскорбление. Саша молчит. Ему трудно. Я его понимаю.

Сообщество национал-социалистов дало пацану ощущение команды, защищенности, нужности, причастности к большому делу. Вместе «качались», вместе ходили на футбольные матчи, вместе противостояли другим молодежным бандам (часто этническим). Там же, среди «своих», познакомился с девушкой, которая вот-вот станет его женой. Да и в тюрьму пишут из разных городов «соратники». Не забывают.

А Гитлер? Что Гитлер? Он для нашего поколения, поколения его родителей, – враг рода человеческого. Для многих нынешних 16–20-летних – просто исторический персонаж, как Чингисхан. И это проблема последних лет, ведь нацистов старше 25 исчезающе мало.

Государство, задавив общество, сделав ставку на обыдление народа, решило часть своих текущих политических проблем. Конкуренция за власть ослабла. Бюрократия получила возможность воспользоваться плодами всеобщей апатии, политической бесконтрольности. Только «Там, где торжествует серость, к власти всегда приходят черные». И они пришли. Заляпав наших детей мерзкой навозной жижей.

А за Сашу еще можно побороться. Мы ведь не хуже нынешних немцев. Они ведь у себя в основном справились…

Самоубийца

Высокий, тощий, сутулый – он сразу смотрелся как-то уныло. Невыносимо унылым был и его рассказ о в общем-то обычных для тюрьмы неурядицах.

Работал инженером-строителем. Пригласили во вновь создаваемую структуру, на хорошую должность с приличным окладом – контроль поставок и качества строительных работ. Восемь месяцев, пока шел «нулевой цикл», все было отлично. Потом начальник ушел в отпуск, его зам – заболел.

Артема (так звали нового сокамерника) попросили подменить начальство на пару недель. Здесь он и понял, что материалы для строительства не заказаны. Всполошился, стал звонить начальнику – его нет. Заму – тоже недоступен. Обратился в милицию – «послали».

Через некоторое время начались звонки обеспокоенных инвесторов: бесследно исчезло не только руководство фирмы, но и $8 млн.

Тот же опер, который отказался заниматься его заявлением, теперь потребовал миллион, иначе пообещал «сделать крайним». Обещание, как видно, исполнил. Дали Артему восемь лет. Машину, домашнюю технику забрали «в погашение иска». Жена на свидание пришла один раз. Разговор не получился…

Жалко человека, но здесь у каждого второго такая же история. Слушать еще и про чужие беды – сил нет, да и времени. Каждый день – судебные заседания, кипа бумаг, которые надо прочесть… Ну не до него! А он как будто не понимает. Ходит и нудит, нудит свое беспросветное, что судье все равно, виноват или нет, что детям стыдно в глаза смотреть: папа – жулик, людей ограбил, что правда никому не нужна, если нет денег на взятку…

Да знаем мы все это, и еще больше! Открыл Америку, называется… Понятно, что своя беда больше, но мы-то при чем?! По «быту» в камере помогут, а душевные страдания – ты уж извини, сам как-нибудь…

Меня тюрьма приучила спать чутко, и горловое бульканье в туалете разбудило сразу. Вскочил, бросился к двери, рванул, распахнулась – беда!

В туалете настенная лампа защищена мощной решеткой. Все это сооружение находится в 2,5–3 метрах над полом. На нем – вижу – закреплена веревка из разорванной простыни, и в ней – Артем. Видимо, взобрался на унитаз и прыгнул, но веревка слегка растянулась, и его ноги, самые кончики пальцев, чуть касались земли, когда веревка пружинила.

Он хрипит, явно уже ничего не соображая. Я рванулся к нему, обхватил, одной рукой поднимая, а другой пытаясь скинуть веревку. Не хватает сил. Вроде не такой уж он тяжелый, а обвис мертво – и не поднять.

Взялся с двух рук, чуть поднял вверх, давая дышать, кричу вполголоса (чтобы не прибежала охрана): «Ребята, на помощь!»

Эта минута в обнимку с полутрупом показалась одной из самых долгих в жизни…