Борис Тарасов - Чаадаев Страница 8

Теперь, в начале лета 1812 года, Наполеон сосредоточил у русских границ более чем 600 тысяч своих войск. «Я иду в Москву, — говорил он архиепископу Прадту, — и в одно или два сражения все кончу. Император Александр будет на коленях просить мира». Французский полководец оказался, как известно, недальновидным стратегом, ибо учитывал, даже в психологическом плане, лишь «арифметические» факторы: количество войск и вооружения, боевой авторитет и выучку личного состава, привычку побеждать и корыстолюбие наемников. Но захватчик и защитник отечества находятся заведомо в неравном положении: если первый при достойном сопротивлении заранее обречен на потерю мужества и смелости самой неправедностью завоевания, цепляется за жизнь и бежит с поля боя, то святость оборонительного дела укрепляет отвагу второго и располагает его к бесконечному самопожертвованию. К тому же в истории России стойкая защита родины от могущественного врага, когда забываются на время внутренние раздоры и сословные противоречия, стала национальной традицией, которую также просмотрел Наполеон.

И именно к этой традиции, к патриотическому чувству каждого гражданина обратилось, как и всегда в таких случаях, беспомощное без народной поддержки правительство, манифест которого в июле 1812 года зачитывался по всей стране, в том числе и в районе Витебска, куда тогда отступил вместе с русской армией Семеновский полк. «Мы уже воззвали, — слушали братья Чаадаевы вместе с однополчанами призывные слова, — к первопрестольному граду нашему Москве, а ныне взываем ко всем Нашим верноподданным, ко всем сословиям и состояниям, духовным и мирским, приглашая их вместе с Нами единодушно и общим восстанием содействовать противу всех вражеских замыслов и покушений. Да найдет он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном Палицына, в каждом гражданине Минина… Народ русский! Храброе потомство храбрых славян! Ты неоднократно сокрушало зубы устремлявшихся на тебя львов и тигров; соединитесь все: со крестом в сердце и с оружием в руках никакие силы человеческие вас не одолеют».

Урочный час побед еще не пробил, и «силы человеческие» наполеоновской орды теснили русские войска к центру страны, разрушая поселения, попирая достоинство мирных жителей. Так, в Семеновском полку побывали два священника, которые ездили по воинским частям и рассказывали о надругательстве неприятеля: солдаты противника связали их бороды вместе, лицом к лицу, напоив рвотным камнем (впоследствии Кутузов, узнав об этом, велел им ездить по деревням и делать гласным поругание). Подобные издевательства умножали справедливый гнев обороняющихся. Семеновцы, как и воины других полков, с нетерпением ожидали решающей схватки с врагом, но армия все отступала, не вводя в действие крупные силы. Лишь авангард ввязывался то в убийственные, то в менее кровопролитные, но всегда кратковременные стычки с французскими отрядами.

Наконец под Смоленском произошло крупное сражение. Но надежды семеновцев принять участие в бою опять не оправдались: они стояли в резерве в трех верстах от города и могли только слышать мощный беспрерывный гул орудий, да видеть нескончаемый поток раненых — свидетельства напряженности боя. Вскоре город, запылавший со всех сторон, был оставлен.

18 августа, всюду радостно встречаемый, лагерь семеновцев посетил новый главнокомандующий русской армии М. И. Кутузов, и Петр Чаадаев всматривался в народного любимца, который внешне нисколько не походил на грозного полководца. Тучный и немного сонный старик ехал, чуть согнувшись, на маленькой, но бодрой лошадке верхом, в мундирном сюртуке и белой фуражке, с шарфом в виде перевязи. Время от времени лошадка останавливалась, и главнокомандующий слезал с нее, становясь на скамейку, которую вез за ним казак.

По мере приближения к Москве война вовлекала в свое горнило все больше мирных жителей. Крестьяне окрестных деревень поджигали свои дома, уводя женщин, детей и скот в леса. Мужики, отбивая оружие у французов, наносили внезапные чувствительные удары по их частям. Героизм крестьянства вносил смятение в стан врага и вдохновлял русских воинов. Так, капитан П. С. Пущин, командир роты, в которую еще в июне был переведен Петр Чаадаев, записал в своем дневнике за несколько дней до Бородинского сражения: «Стало известно, что вчера французский отряд в 200 человек напал на крестьян князя Голицына в лесу, куда они от него спрятались. Крестьяне отбили атаку эту, убили у неприятеля 45 человек, а 50 взяли в плен. Замечательно, что даже женщины дрались с ожесточением. Между убитыми одна девушка 18 лет, особенно храбро сражавшаяся, которая получила смертельный удар, обладала настолько присутствием духа и силой, что вонзила нож французу, выстрелившему в нее, испустила дух, отомстив».

Подобные примеры были особенно важны перед Бородинской битвой. Уже 24 августа часть русской армии под начальством князя Багратиона завязала бой, который продолжался до ночи. Пока шел этот бой, в расположении Семеновского полка служили молебен о даровании победы русским войскам. Воины надевали белые рубахи, готовясь к верной смерти. «Вам придется, — обращался к ним объезжавший войска Кутузов, — защищать землю родную, послужите верой и правдой до последней капли крови».

Наступило 26 августа. Было еще темно, когда неприятельские ядра стали долетать до расположения Семеновского полка. Став в ружье по первому же выстрелу, семеновцы с самого начала сражения находились под неприятельским огнем, но до полудня непосредственного участия в битве не принимали. В то самое время, когда на левом фланге русская армия героически сражалась с превосходящими силами неприятеля, в центре обороны важную по своему ключевому положению высоту мужественно защищали солдаты генерал-лейтенанта H. H. Раевского, выдерживавшие огонь вчетверо большего числа орудий. Слегка продвинувшись вперед, войска противника стремились обойти левое крыло оборонявшихся и занять центральную высоту. Для предотвращения этой угрозы Барклай де Толли выдвинул в первую линию четвертый корпус, а за ним, позади селения Князькова, за центром боевого порядка, в резерве поставил отборные гвардейские полки — Преображенский, Семеновский, батальоны которых стояли в колоннах к атаке.

Чтобы при необходимости задержать дальнейшее продвижение противника, семеновцы вынуждены были стоять на этой позиции под перекрестным огнем его артиллерии, лишь иногда переменяя свои места.

Курган, защищаемый корпусом генерал-лейтенанта H. H. Раевского, несколько раз переходил из рук в руки. Вся отлогость холма от основания до вершины была усеяна трупами, а раненые воины сражались до тех пор, пока не падали от потери крови и истощения сил. Жар битвы становился все более чувствительным и для Семеновцев. Их стал достигать не только пушечный и картечный, но и ружейный огонь. Воздух выл непрерывно, земля дрожала, и братья Чаадаевы видели, как ядра рушили вокруг деревья и строения, валили с ног боевых товарищей.