Юрий Беспалов - Неизвестная Зыкина. Русский бриллиант Страница 8

А истина такова. Зыкина была на дне рождения известного, ныне покойного конферансье Бориса Брунова и там познакомилась с дочерью А. Н. Косыгина Людмилой и ее мужем. С ней они потом довольно часто встречались на всевозможных торжествах и по праздникам. На одном из таких вечеров Косыгин, подняв бокал с шампанским, произнес: «У нас в гостях Людмила Зыкина. Я очень люблю ее песни. Давайте выпьем за нее, за ее замечательный голос, за ее творческие успехи». И когда певица принесла цветы на похороны жены Косыгина, слухи о его симпатии к ее персоне стали разрастаться вглубь и вширь. На приеме в честь Жоржа Помпиду Борис Брунов, между прочим, сказал Косыгину, что молва считает Зыкину его, Косыгина, тайной женой. «Ну что же, — отвечал Алексей Николаевич, — молва — плохой гонец и еще худший судья. Хорошо еще, что подобрала мне молодую, да еще Зыкину». «И когда Косыгин проходил мимо меня, — вспоминала певица, — он вдруг неожиданно спросил: „Ну как успехи, невеста?“ — „Грех жаловаться“, — отвечаю. „Вас не шокируют сплетни?“ — спрашивает он. „Нет, что вы, наоборот“, — отвечаю».

На гастролях в Чехословакии, начиная с прибытия поезда, ее встречали с охапками цветов как «принцессу или знаменитость первой величины». Внимание и почести ей оказывали повсюду на протяжении всех четырех недель турне. И подарков понадарили уйму. Думали, что имеют дело с женой Косыгина. Наверно, некоторые из руководителей страны тогда огорчились и расстроились, узнав истину.

Судачили досужие кумушки и о якобы дружеских отношениях Зыкиной с Хрущевым. А всего-то лишь один только раз виделась она с ним на его юбилее в Георгиевском зале Кремля. Она пела легендарную «Течет Волга» и в конце песни, обратившись к Хрущеву, пропела: «А вам 17 лет». На что он, повернувшись к окружающим с довольной улыбкой на лице, заметил: «Вот Зыкина сказала, что мне 17 лет и можно еще работать и работать вместе со всеми вами!» Не удалось Хрущеву поработать «со всеми вами» — вскоре его сняли, о чем Зыкина услышала будучи на гастролях в Америке.

Встречи Зыкиной с Фурцевой также не давали и не дают поныне покоя некоторым новоявленным критикам, газетным репортерам, обозревателям («обосревателям», как она говорила), делающим в своих публикациях безапелляционные выводы об отношениях певицы с бывшим министром культуры. Поэтому привожу запись воспоминания Зыкиной о встречах с Фурцевой полностью, поскольку для нее, Зыкиной, это был близкий и дорогой человек.

«С Екатериной Алексеевной я познакомилась в начале 60-х годов на декаде искусств Российской Федерации в Казахстане, куда она прилетела во главе делегации. Помню, сидели мы где-то за столом, и после „Ивушки“, которую я спела, Фурцева воскликнула: „Так вот вы какая, Людмила Зыкина!“. А когда мы летели обратно, она поинтересовалась, есть ли у меня машина. Я ответила, что есть, хотя в те годы у меня ничего еще не было, и от предложения подвезти отказалась — не хотелось чем-то утруждать министра.

Я очень стеснялась ее, особенно первое время, да и потом мы никогда не были в приятельских отношениях, как это представляется некоторым авторам — хулителям Фурцевой. Мы с ней были разного возраста. И она мне своего сокровенного никогда не доверяла, я же с ней могла посоветоваться о чем-то, но никогда о чем-либо значительном не просила. Я всегда держала дистанцию во взаимоотношениях, поскольку она была для меня очень большим, государственного масштаба человеком. Я и сейчас прекрасно знаю свое место, всегда и везде, и потому границ доверия нигде не переходила и не перехожу.

Иногда я встречалась с Екатериной Алексеевной на фестивалях искусств, Днях культуры, юбилейных и правительственных концертах. На последних я старалась петь песни героико-патриотические, о Родине, о России, хотя мне удавались больше лирические. Я считала, что на такого уровня представлениях не следовало вдаваться в лирику, пока однажды Фурцева перед одним из концертов в Кремлевском дворце не спросила:

— Люда, почему бы вам (она всегда обращалась на „вы“, никого не звала на „ты“) не исполнить „Ивушку“ Григория Пономаренко? Она у вас, кажется, неплохо получается?

— Ой, Екатерина Алексеевна, — отвечала я, — как хорошо, что вы мне подсказали. У меня давно такое желание созрело, да все никак не решалась…

Она была искренним, добрым, отзывчивым человеком. Никогда не показывала свое превосходство над кем бы то ни было. Вот, дескать, я министр, а вы все — плебеи.

Фурцева никогда не пыталась кого-то обидеть, а если такое вдруг случалось, страшно переживала и обязательно извинялась за свою допущенную бестактность или ошибку. И сама старалась не вспоминать то, что приносило ей горечь.

Как-то Екатерина Алексеевна навещала в больнице мужа Н. П. Фирюбина и на лестнице встретила Жукова. Подошла к нему и сказала: „Георгий Константинович, простите меня, я очень плохо по отношению к вам поступила и постараюсь вину свою искупить“. (В 57-м году по поручению Хрущева Фурцева проводила расследование „персонального дела“ маршала и выступала против него на Пленуме ЦК КПСС). А Жуков и говорит: „Катя, это такие мелочи, о которых не стоит вспоминать“.

Я много раз выходила из ее кабинета в слезах, но довольная. Чувствовала, относится ко мне она с большим уважением. А только любящий человек может сказать в глаза правду. Потому что хочет добра.

Я долгое время получала ставку в 16 рублей за концерт, и в один прекрасный момент в дирекции Москонцерта мне сказали, чтобы я написала заявление на имя директора с обоснованием повышения ставки, т. е. с учетом повышения количества концертов, репертуара, гастролей и т. п. Директор написал письмо В. Кухарскому с перечнем фамилий артистов, которым следовало повысить зарплату.

— Как? У тебя столько всего за плечами и ты получаешь 16 рублей без всяких надбавок? — удивился замминистра при встрече.

— Совершенно верно, — отвечала я.

И когда Фурцева узнала о нашем разговоре, она с обидой спросила:

— Неужели вы, Люда, не могли ко мне обратиться?

— Не могла. С моей стороны такая просьба выглядела бы бестактной.

Она любила артистов как могла, помогала им и в беде оказывалась всегда рядом.

В 1964 году Ростропович лежал в больнице с кровоточащими венами. Фурцева буквально подняла на ноги всю столичную медицину в поисках каких-то дефицитных препаратов, чтобы ускорить процесс выздоровления музыканта, не раз ездила к нему в больницу, подбадривала, ежедневно справлялась у врачей о состоянии здоровья Славы.

Однажды она обратилась ко мне с просьбой поехать вместе в больницу, где лечились А. Тарасова и Г. Отс, известнейшие в стране артисты.