Нина Барановская - "По дороге в Рай..." ...или Беглые заметки о жизни и творчестве Константина Кинчева... Страница 8

– Ой, а я думаю, что же это так светло стало? Словно солнце воссияло нам! А это Борис Борисович вошел! А я-то думал... А это Борис Борисович нас посетил...

Был и еще один, как теперь это называют, наезд на Боба. Я о песне "Снова в Америку". Помните?

Он родился и вырос в коммунальном коридоре,Но с детства походил на героев рок-н-ролла.На все, что крутило и вертело Чака Берри,Он ставил свои метки, как кот на заборе.Он всегда был против, никогда не был "за",И соседи нередко вызывали ментов.Но у него был козырь: закрывая глаза,Он врубал магнитофон и – будь здоров!Он был снова в Америке.Ему снился пепел. Он бредил им.И лишь мажорный рок-н-ролл успокаивал нервыОн так боялся оказаться вторым,Но все время забывал, что такое – быть первым.Его склоняли на все голоса,А он плевал на стены легендарных "Крестов".У него был козырь: закрывая глаза,Он врубал магнитофон и – будь здоров!Он был снова в Америке.Теперь он в топе, он вот в экран.И ему протежируют сытые лица.Он принял титул, он вышел за грань,Но стал конкретен, как передовица.Вольному воля. Он открыл глаза.Он прошел по парапету, минуя ОВИР.Вот она – взлетная полоса.Он идет по трапу завоевывать мир.Снова в Америку.

Когда я сказала Косте, что это, дескать, мелко, что не стоило уж так костерить Боба за этот контракт, его, мол, право, его дело и т.д., то он ответил:

– А что он один поехал? Парней своих бросил на произвол судьбы. Что им теперь – побираться идти?

Боб съездил в Америку и вернулся. Сами знаете с каким результатом.

Когда напечатали в журнале "Аврора" сказку БГ "Иван и Данило", Кинчев говорил:

– А черти-то в сказке, что из ящика выскакивают, - ведь это мы, чай, - и совсем беззлобно, по-детски как-то хохотал.

Прошло время. Они снова встретились на очередном концерте памяти. Теперь уже памяти Вити Цоя. И Костя сказал Бобу:

– Я раньше молодой был, глупый, может, чего и не так было. Вы уж не сердитесь, Борис Борисович, вы живите только...

Вот и вся история этого, якобы, противоборства.

Вообще, надо сказать, что представление о ленинградском рок-клубе 80-х годов как о некоем святом музыкантском братстве не более чем легенда. Вернее стремление выдать горячо желаемое за действительное. Клуб был микромоделью нашего современного демократического движения, участники которого стояли плечом к плечу, когда надо было противостоять партократии, и тотчас разбредались по углам, когда давление ослабевало. То же самое происходило и в клубе.

Когда в эпоху давления, запрещений и неистовства милиции на концертах, стражи порядка начинали лютовать, все стояли стеной, демонстрируя свое единство и независимость. Тем не менее, в кулуарах можно было услышать такие нелестные высказывания друг о друге, какие не всегда вырвутся из уст заклятых врагов. Но тоска по братству была всамделишная и искренняя. И тем сильнее она была, чем дальше отходили от идеи братства в реальности.

Костя и в этом отношении всегда отличался от многих. Я уже говорила, что никогда не слышала злобных наскоков с его стороны в адрес БГ. Но ведь и в адрес кого бы то ни было другого я их тоже не слышала. Ко всем у него было ровное, доброжелательное отношение. К кому-то он относился с особой симпатией, причем музыкальные вкусы тут не имели никакого значения. Но враждебности не было ни к кому. Если в поле его зрения оказывались люди ему неприятные, то они из этого поля исчезали мгновенно: он не способен таить в себе неприязнь и кого-то тихо ненавидеть. Если человек чем-то вызывал его неудовольствие или раздражение, то он так и говорил: "не люблю я тебя..." На том всякие контакты и кончались.

В 1987 году все свихнулись на музыке "Наутилуса". Слава Бутусов стал чуть ли не национальным героем. Костя к творчеству "Нау" отнесся скептически.

– Это для девчонок музыка, – говорил он, когда его спрашивали об отношении к "Наутилусу".

Но это прохладное отношение к песням группы не мешало ему искренне любить ее лидера:

– Славка – классный парень!

Он говорил это тогда, в начале их знакомства, говорит и до сих пор. Они – друзья и, я уверена, останутся ими навсегда.

Сложнее было с Цоем. Точнее – было страннее. Я знаю, что Константин и Виктор всегда с интересом следили друг за другом. В творческом, конечно, отношении. И каждый из них ценил то, что делает другой. Помню, когда московская рок-лаборатория впервые устроила нечто вроде фестиваля, в качестве гостей пригласили и питерские команды, в том числе "Кино" и "Алису". После мрачноватых изысков москвичей выступление "Кино" было как порыв свежего ветра. В антракте я подошла к Цою и сказала ему об этом. И он, несомненно, радуясь отличному своему выступлению, с азартом произнес:

– Э, подождите, вот сейчас еще Костя выступит! Он им покажет!.. Куда Москве до нас!..

В одном из своих интервью Цой называл Кинчева в числе немногих, чьи песни ему близки. Марианна Цой, помнится, говорила, что "бунтарский" период Виктора (когда на смену песням "Фильмы", "Звезды останутся здесь", его иронично-любовной лирике пришли "Перемены", "Дальше действовать будем мы" и т.п.) начался в творчестве Цоя не без влияния "героических" песен Кинчева.

Между ними не было конкуренции. Каждый был самодостаточен. И тем не менее отношения были удивительные. Во всяком случае, меня они поразили. Цой во времена своего московского периода жизни не раз бывал у Кости. В один из своих приездов в Москву я заехала к Кинчеву и застала там Цоя. Это было время, когда Виктор писал песни, вошедшие потом в альбом "Звезда по имени Солнце".

Сидели как всегда на кухне. Цой пел. И заметно нервничал. Потом гитару взял Костя. Начал что-то наигрывать. Вдруг отставил гитару:

– А–а, новых песен нет, а старые не хочу петь...

Но я видела, что дело в чем-то другом. И вдруг словно озарило: да они стесняются, боятся друг друга. Как боится публики человек, первый раз выходящий на сцену.

Когда Цой ушел, я спросила Костю:

– А что это вы с Витькой так друг друга стесняетесь, так дрейфите, будто от вашего взаимного суда вся жизнь зависит?

– Ты заметила? Слушай, никто не замечает... Но ты права, права... Это так. А почему? А черт его знает. Сам не знаю, почему. Но это правда.

В самом начале их знакомства у них был какой-то мелкий конфликт. Даже не у Кинчева с Цоем, а, скорее, у "Алисы" и "Кино". Вот почему в первоначальном варианте "Тоталитарного рэпа" появились слова "...но о "Кино" я не хочу говорить". Категоричное "не хочу" со временем сменилось на нейтральное "не могу". Но, будучи людьми талантливыми, занятыми в гораздо большей степени вопросами из так называемых "проклятых" и в меньшей, если не совсем в малой, – житейскими, они быстро поняли, что делить им нечего. Я уверена, они оба глубоко уважали друг друга. Уважали не только ту неповторимую личность, которую являл собой каждый из них, но и ту потаенную силу, тот внутренний стержень, что присутствовал и в одном, и в другом. Я думаю, не случайно именно Цой и Кинчев воспринимаются подростками как герои, как пример для подражания. За каждым из них чувствуется способность не только словом ("Кто будет петь, если все будут спать?" – "И если песню не суждено допеть, так хотя бы успеть сложить..."), но и делом в случае необходимости отстаивать свои идеалы.