Георгий Чернявский - Лев Троцкий Страница 8

Особую мужественность чувствовал Лев на летних каникулах. Сбрасывая с плеч дисциплину, которая его все более тяготила, он ездил на лошади, а потом и на двухколесном велосипеде. Это новое средство передвижения не было подарком родителей. Велосипед изготовил тот же местный умелец, механик отца Гребень, который когда-то подарил мальчику склеенный вагон.

Но на каникулах Льву приходилось сталкиваться и с тем, что позже будет вспоминать как проявления социальных неурядиц, в которых был замешан собственный отец. Однажды лошадь одного из местных крестьян «нарушила границу» отцовского поля, Давид с помощником поймали ее и заперли в сарае, заявив прибежавшему крестьянину, что возвратят лошадь только после возмещения ущерба. Крестьянин плелся за отцом Левы со снятой шапкой, умолял вернуть лошадь, уверял, что у него нет денег на выкуп, что лошадь не причинила никакого вреда. Отец был неумолим. Лев прибежал к матери в слезах. Когда же его позвали ужинать, он не отозвался. «Странный ребенок», — заявила мать, не понимая, что произошло. Но Давид сразу все понял и на этот раз сжалился — разумеется, над ребенком, а не над соседом-крестьянином, — сказав жене: «Я думаю, он слышал, как Иван умолял по поводу лошади. Скажи ему, что Иван получит свою лошадь и ничего не будет платить».[33]

Уже во втором классе конфликтная история произошла и в школе. Учитель французского языка, швейцарец Бюрнар несправедливо отнесся к одному из учеников, поставил ему единицу, причем не скрывал, что немалую роль в этом сыграло то, что ученик был этническим немцем. Дети решили устроить «кошачий концерт», то есть вой, который научились производить с закрытыми ртами и невинным выражением лиц. На следующий день началось расследование. Кто-то донес, что инициатором обструкции был Бронштейн. Козел отпущения был обнаружен и… исключен из школы. Немало пришлось повозиться Шпенцерам, чтобы добиться наиболее мягкой формулировки: с правом поступления в следующем году. Впрочем, Лев от всей этой истории скорее даже выиграл: он провел остаток учебного года дома, в Яновке, а в следующем августе успешно сдал экзамены и перешел в третий класс, не потеряв года.

Полученный урок на некоторое время утихомирил буяна. Но время от времени непокорный нрав вновь давал себя знать. В пятом классе у него возник конфликт с новым учителем языка и словесности, который в отличие от предыдущего оказался равнодушным к предмету и ученикам лентяем, даже не проверявшим сочинений. Это вызвало протест. Лев Бронштейн на уроке выразил общее недовольство тем, как учитель относится к своим обязанностям. На этот раз катастрофических последствий дело не имело: Лев был наказан заключением в карцер на 24 часа.

Вместе с приготовительным классом Лев провел в одесском реальном училище семь лет. Седьмого класса, необходимого для дальнейшего образования, в училище не было. Отец, желавший дать Льву высшее образование, решил отправить его в Николаев, где реальное училище имело седьмой класс и куда попасть было несложно. Так в 1896 году Лев Бронштейн оказался в более провинциальном, нежели Одесса, Николаеве, но этот год стал переломным для всей его дальнейшей жизни.

Политический сад Швиговского

Покидая Яновку, как оказалось, почти навсегда (только осенью 1896 года он приехал к родителям с кратким последним визитом), Лев Бронштейн поначалу представлял свою будущую карьеру почти так, как о ней думал отец. Хотя Лев увлекался литературой, но естественные науки, инженерное дело, а возможно, математика с практической точки зрения были несравненно предпочтительнее. В Одессе Лев несколько раз посетил лекции по математике, которые читались для вольнослушателей в Новороссийском университете, заинтересовался ими, прежде всего с точки зрения логики формальных доказательств, но к окончательному решению не пришел. Через много лет он расскажет Истмену, что в то время упрекал себя в нерешительности.

Реальное училище в Николаеве, в которое поступил Лев, отнюдь не способствовало выбору профессии. Хотя оно имело седьмой класс, но по сравнению с одесским было куда более провинциальным, учителя не очень сведущими, духовная атмосфера затхлой. Вначале Лев, которому было уже 17 лет, строил из себя закоренелого скептика. Пытаясь отстоять идейную самостоятельность, он, по собственной оценке, откликался на политические вопросы «тоном иронического превосходства», причем даже демонстрировал консервативные взгляды.[34]

Лев поселился в семье неких Дикштейнов, дочь которых слыла девушкой радикальных убеждений. Ей вначале не понравились и мысли постояльца, и его манеры. По ее воспоминаниям, хранящимся в архиве Индианского университета (они были написаны по просьбе М. Истмена и вошли в его архивный фонд), Лев выглядел как одесский денди — его волосы были гладко и аккуратно причесаны, носил он модную кепочку.[35]

Однако в течение нескольких месяцев в его взглядах произошли глубокие изменения. Познакомившись с книготорговцем Галацким, Лев стал брать у него сначала пропущенные цензурой книги, а затем и нелегальные издания, среди которых были «Исторические письма» Петра Лавровича Лаврова, проповедовавшие роль «критически мыслящей личности» в просвещении простого народа, особенно крестьянства. Эта книга, имевшая большую популярность у революционной молодежи 1870–1880-х годов, в 1890-е годы постепенно утратила былую привлекательность, но стала открытием для Бронштейна. Более современно звучала книга «Что такое прогресс?» Николая Константиновича Михайловского, выступавшего в 1890-е годы с позиций «крестьянского социализма». Из этих работ, а также нескольких нелегальных памфлетов Лев узнал о народнических идеях, о «Народной воле» и «Черном переделе», хождении в народ, достоинствах крестьянской жизни и т. п.

Формированию новых идей способствовали молодые люди, с которыми Лев познакомился случайно, когда вместе с соучениками забрел к садовнику Францу Швиговскому, чеху по происхождению. Он зарабатывал себе на скромную жизнь, арендуя один из городских садов (скорее даже сквер), где построил избушку и то ли от скуки, то ли из неких идейных соображений собирал приезжих студентов, бывших ссыльных и местную молодежь. Швиговский произвел на Льва огромное впечатление. Вспоминая его через 30 с лишним лет, Троцкий явно преувеличивал личность своего первого «учителя по социализму». Для юноши важно было общение с людьми, которые либо встречались с героями-народовольцами — Андреем Желябовым, Софьей Перовской, Верой Фигнер, либо слышали о них.