Арман Жан дю Плесси Ришелье - Мемуары «Красного герцога» Страница 8

В случае неудачи в попытках овладеть особами короля и кардинала, принц Гастон рассчитывал, с помощью гугенотов и враждебных Ришельё вельмож, устроить вооруженное восстание, которому Испания и Австрия обещали оказать содействие людьми и деньгами.

Благодаря счастливой случайности кардинал своевременно узнал об угрожавшей опасности. Граф Шале в беседе с приятелем рассказал о намерении умертвить кардинала. Об этом было сообщено Ришельё, с пояснением, что премьер обязан спасением жизни именно самому графу.

Объяснившись с неосторожным заговорщиком, кардинал признал возможным пощадить как его, так и принца Гастона, давшего при этом случае королю обещание жениться на девице Монпансье и полюбить Ришельё «всем сердцем». Людовик XIII лично съездил в Блуа, чтобы арестовать побочных своих братьев Вандомов.

Тем временем принц Гастон, изменив только что данному слову, начал деятельно готовиться к вооруженному восстанию, о чем кардиналу было немедленно донесено. Многие заговорщики, в том числе и граф Шале, нарушивший из любви к герцогине Шеврез клятву не вмешиваться более в интриги против кардинала, были арестованы.

Шале поплатился за вторичное участие в заговоре жизнью. Принц Гастон, в качестве ближайшего наследника престола, остался безнаказанным. Впрочем, он до такой степени струсил, что беспрекословно женился на принцессе Монпансье и выдал кардиналу всех своих единомышленников, не исключая и Анны Австрийской.

В награду за такую откровенность король пожаловал Гастону герцогства Орлеанское и Шартрское, графство Блуа и большую пенсию, благодаря которой ежегодные его доходы стали превышать миллион ливров (около 2 млн руб.).

Людовик XIII заставил свою супругу явиться на заседание государственного совета. Там с горькой усмешкой бросил он ей в лицо обвинение в том, что она, при жизни одного мужа, уже собиралась выйти за другого. Королева, пожимая плечами, возразила, что слишком мало выиграла бы при такой перемене, а затем залилась слезами и вышла.

Над ней учрежден был строжайший надзор, и сверх того ей было запрещено в отсутствие короля принимать в своих апартаментах лиц мужского пола.

Кардинал Ришельё получил разрешение содержать для личной охраны стражу из пятидесяти мушкетеров. Впоследствии признано было необходимым увеличить численность ее до трехсот человек.

Четыре года спустя враги кардинала чуть было не одержали над ним верх. Ришельё убедил Людовика XIII принять начальство над действующей армией в Савойе. Мария Медичи, не ладившая уже в то время с кардиналом, решила не расставаться с сыном и доехала вместе с ним до Лиона.

Там она отказалась следовать далее и объявила, что здоровье короля может подвергнуться большой опасности в зараженных чумою местностях, через которые должна была проходить французская армия. Обвиняя кардинала в готовности ради личных своих целей жертвовать драгоценной жизнью короля, она требовала, чтобы Людовик XIII, достигший уже тем временем Гренобля, немедленно вернулся в Лион.

Король, уступая настояниям матери, действительно вернулся к ней из армии и захворал до такой степени серьезно, что Мария Медичи, Анна Австрийская и герцог Гастон начали уже считать себя полными хозяевами Франции. Они ошиблись, однако, в расчете, так как Людовик XIII совершенно неожиданно выздоровел.

Тогда Мария Медичи, искусно сыграв роль нежной матери, выманила, при содействии Анны Австрийской, почти не отходившей от постели своего мужа, у больного короля обещание расстаться с Ришельё. Бесхарактерный король, по обыкновению, уступил слезным мольбам и упрекам своей матери и жены. Тем не менее согласие его было вынужденное, и он на самом деле не собирался выполнять свое обещание.

По возвращении двора в Париж королева-мать не замедлила в этом убедиться. Вообще не отличаясь сдержанностью, она пришла в величайшее негодование и решила поставить ребром вопрос об отставке кардинала. Ришельё все еще занимал должность главного управляющего Марии Медичи, а его племянница Комбале числилась при ее особе старшей камер-юнгферой.

Королева-мать отрешила их обоих от этих должностей, объявив им вместе с тем в весьма резкой форме свою немилость. Людовик XIII умолял свою мать хоть временно примириться с первым министром, обещая ей при первой возможности уволить Ришельё в отставку.

Как будто соглашаясь уступить просьбам державного сына, она пригласила Ришельё и его племянницу явиться в Люксембургский дворец и обещала там с ними официально примириться. Не только сама Мария Медичи, но и все придворные думали, что Ришельё не сможет удержаться в должности первого министра.

Апартаменты королевы-матери в Люксембурге наполнились посетителями, тогда как приемная кардинала совсем опустела.

В день, назначенный Марией Медичи для официального примирения с Ришельё, Людовик XIII пешком отправился в Люксембургский дворец, где застал свою мать за туалетом. Она начала совершенно спокойно беседовать с ним о государственных делах. В это время доложили о прибытии г-жи Комбале.

Племянница кардинала смиренно упала к ногам Марии Медичи, прося о возвращении ей высочайшего благоволения. Королева-мать при виде бывшей своей камер-юнгферы пришла в такую необузданную ярость, что обрушилась на нее с грубой площадной бранью.

Людовик XIII, для которого эта безобразная сцена была совершенно неожиданной, сперва пытался напомнить матери ее обещания, но, убедившись в невозможности прервать поток оскорблений, сыпавшихся из ее уст, вывел обливавшуюся слезами г-жу Комбале из уборной.

Затем он вернулся к матери и снова принялся ее увещевать, напоминая, что племянница кардинала явилась во дворец по приглашению ее величества и что объяснение с ней должно было привести к совершенно иному результату.

Мария Медичи оправдывалась, утверждая, что увлеклась ненавистью к г-же Комбале, присутствие которой в придворном штате навряд ли может быть признано безусловно необходимым для блага государства. «Иное дело кардинал, с ним, разумеется, я стану говорить совершенно иным языком», – добавила она.

Вскоре за тем явился и Ришельё. Преклонив перед Марией Медичи одно колено, он приветствовал ее изъявлением глубочайшей покорности и преданности. Мария Медичи прервала речь кардинала милостивым приглашением встать, но бешеный ее нрав восторжествовал и на этот раз над благими намерениями.

Королева-мать в конце своей беседы обошлась с Ришельё совершенно так же, как с его племянницей, то есть выгнала его из уборной, запретив когда-либо являться к себе на глаза. Кардинал вынужден был удалиться и считал дело свое окончательно проигранным.