Алексей Попов - 15 встреч с генералом КГБ Бельченко Страница 8

Я тут же был избран секретарем комсомольской организации батареи. Среди личного состава преобладали малограмотные красноармейцы — артиллеристы. В мои обязанности входили громкие читки газет личному составу, проведение бесед, а в отсутствие комиссара — проведение политчасов, позже они назывались политзанятиями.

С собой я привез документы о принятии меня солонянской организацией кандидатом в члены партии, но в связи с призывом в армию райком не успел их рассмотреть. Комиссар мне сказал, что надо оформлять все заново. И действительно, через три месяца мне дали рекомендации замкомандира бригады и батареи Максимов и командир взвода Наумов. В мае 1924 года я был принят кандидатом в члены партии.

Командиром батареи был бывший царский офицер по фамилии Чубарев, из уральских казаков. Основу батареи составляли проштрафившиеся моряки, списанные с кораблей. Ввиду этого дисциплина в подразделении оставляла желать лучшего, и мне как политбойцу предстояло принять участие в ее поднятии. Приблизительно через полтора месяца я адаптировался к новым условиям, познакомился с бойцами. Следует отметить, что во время моей службы на батарее это воинское подразделение считалось сухопутным родом войск и только через некоторое время стало считаться флотским формированием. Ввиду этого у нас было обмундирование сухопутных войск. На груди бойцы дивизиона имели так называемые «разговоры» — черные полосы.

Незабываемое впечатление на меня произвел сам Севастополь. Это очень красивый город на берегу бухты. Запомнился один эпизод. Я курил в это время. Один мой товарищ подвел меня на рынке к продавщице табака — местной татарке, торговавшей контрабандным турецким табаком. Я удивился, что у нее в руках ничего нет, и спросил друга:

— А где же табак?

— Есть у нее табак, только она прячет его. Подошли к ней, спросили. Она оглянулась по сторонам, убедилась, что рядом нет никого подозрительного, и вытащила из штанов на веревочке упаковку. Я посмотрел, понюхал — действительно хороший табак, и купил.

Как-то комиссар Коцар заболел, и мне пришлось за него проводить первый политчас. При входе в учебную комнату лектора матросы были обязаны встать по команде «смирно». Когда же вместо комиссара вошел я, никто не обратил на меня внимания, и все продолжали заниматься своими делами. На мгновение я задумался, как поступить в таком случае. Решение пришло мгновенно. Резким командным голосом я крикнул: «Встать! Смирно!» Все поднялись, тогда я сказал: «Докладывайте!» Подошел дежурный и начал докладывать: «Товарищ…» И растерялся, так как я являлся таким же бойцом, как и он сам. Но потом дежурный вспомнил мою должность и доложил: «Товарищ политбоец, батарея в составе… человек к политзанятиям готова». Я принял доклад и сказал: «Здравствуйте, товарищи!» После некоторой заминки они сказали: «Здравствуйте!» Так, независимо от своего желания, я стал овладевать навыками командира.

Помимо того, что я был политбойцом, я еще имел другие обязанности по службе. Приходилось мне быть и наводчиком, и досыльным, и замковым.

Стрельбы проводились нечасто, ввиду недостаточного финансирования, это было дорогим удовольствием. Но все обязанности обслуги орудия я изучил и знал хорошо.

Спустя 4 месяца с начала моей службы меня послали в Севастопольскую артиллерийскую школу младшего командного состава. Через пять месяцев меня приняли в партию.

Я успешно окончил школу и вернулся на батарею. Меня назначили начальником орудия, вместе с тем я продолжал выполнять обязанности и политбойца. На должности командира орудия я оставался до конца службы в береговой артиллерии.

За несколько недель до окончания службы меня вызвали к комиссару штаба артдивизиона. Он расспросил меня о дальнейших планах. Честно сказать, после службы я хотел поступить в Днепропетровский горный институт, это была моя мечта. Тем более для служивших в армии было много льгот при поступлении. После непродолжительной беседы комиссар мне сказал: «Мы решили вас послать в военно-политическую школу в г. Киев». Комиссар ожидал от меня любой реакции, но не такой, которая последовала. Я ответил отказом. Это настолько ошеломило его, что он даже некоторое время не мог говорить. После непродолжительного молчания он поинтересовался, почему я так решил. Я ему объяснил, что мечтал учиться в горном институте и поэтому после увольнения в запас решил поступить в этот вуз.

Комиссар начал меня убеждать в том, что я по своим качествам создан для военной карьеры, а именно для политработы в войсках, что я уже готовый политрук и мне осталось только набраться теории в школе. Однако я стоял на своем. Было видно, что комиссар очень сильно рассержен и еле сдерживает себя, чтобы не сорваться на грубость. Он сказал: «Идите подумайте, товарищ Бельченко, а через два дня дадите окончательный ответ».

Два дня пролетели быстро, мнение мое не изменилось, и когда вторично комиссар принял меня, я снова сказал ему, что желаю поступать в горный институт.

Здесь комиссар уже не стал сдерживать свои эмоции и начал обвинять меня в политической неграмотности, сообщил, что это решение не его, комиссара, а руководства и партийной ячейки артдивизиона. Он мне напрямую сказал: «Вы, товарищ Бельченко, человек военный, и ваш отказ может быть воспринят как неподчинение приказу. Если не выполните приказ, придется вам партбилет положить на стол». Честно сказать, такого поворота я не ожидал, и мне пришлось согласиться.

Перед учебой в Киеве мне дали отпуск. Я приехал в родное село, рассказал родителям о таком положении дел. Побыв дома положенный мне срок, я направился в Киев.

В военно-политической школе обучался контингент, подобный мне, то есть люди с партийным и комсомольским опытом работы, бывшие бойцы и младшие командиры Красной Армии. В школе я познакомился с курсантом, бывшим пограничником. Впервые я узнал от него, что такое служба на границе, а именно в Средней Азии, где мне пришлось служить потом на протяжении многих лет.

Вместо трех лет я учился в школе два года. В связи с политической обстановкой потребовались в войсках кадры политработников, и мы сдали экзамены экстерном.

На распределении меня назначили в пограничные войска в Среднюю Азию. Я поехал туда уже не один, а со своей женой Надеждой Павловной.

Когда речь заходит обо мне, я всегда говорю, что мои награды, мое положение и в армии, и в пограничных войсках, в чекистских органах, на руководящей работе, на общественной работе — это все благодаря моему верному другу, моей жене — Надежде Павловне. А своим сыновьям всегда говорил: «Найдите себе такую жену, как ваша мама».