Сергей Ольденбург - Будда. Жизнь, деяния и мысли великого учителя Страница 8

Когда Сиддхартхе шел шестнадцатый год, отец решил женить его и выбрал ему в супруги дочь удельного шакийского князя Сопрабудды, красавицу Яшодхару.

Но прежде чем сделаться супругом прекрасной Яшодхары, царевич должен был, по древнему арийскому обычаю, выдержать состязание на турнире со всеми претендентами на руку Яшодхары.

Состязание это обыкновенно состояло в стрельбе из лука, в плавании, верховой езде и других гимнастических упражнениях, требующих ловкости и силы.

Царевич вышел победителем из этого состязания.

Кроме Яшодхары, у Сиддхартхи впоследствии были еще две жены и несколько наложниц из бывших при его дворе девушек, танцовщиц и музыкантш. Вторую жену его звали Гопа, и, по преданиям, она принадлежала не к касте кшатриев, как того требовал закон, а к касте шудр – отец ее был брадобреем.

При выборе второй жены Сиддхартха просил, чтобы ему нашли невесту, отличающуюся умственными и нравственными качествами, не обращая внимания на ее происхождение. Черта очень характерная и вполне допустимая в будущем отрицателе кастовых предрассудков.

Окруженный любящими женами и преданными придворными, Сиддхартха прожил в своих роскошных дворцах, предаваясь всевозможным удовольствиям и наслаждениям, до 29-летнего возраста.

На 29-м году жизни в царевиче произошел резкий нравственный перелом, в силу которого он решил оставить прежний образ жизни и отдаться новому.

Когда произошел в нем этот нравственный кризис и какие причины побудили его принять это решение, достоверно решить нельзя. Буддийские легенды объясняют это решение так: царь Шуддходана, боясь, чтобы царевич действительно не сделался отшельником, как предсказал ему Асита, старался держать сына вдали от всего, что могло бы внушить ему мысль о несчастиях и бедствиях, наполняющих этот мир, и царевич до 29 лет прожил в полнейшем неведении о зле и печали, о смерти и страданиях, и даже о старости и болезнях. Но вот, прогуливаясь однажды в сопровождении своего верного возничего Чанны в садах, окружавших его дворцы, он случайно встретил согбенного бременем лет старика, худого, с выступающими наружу жилами, с выпавшими зубами, все члены старика дрожали, и от слабости он едва мог говорить.

Пораженный никогда не виданным до сих пор зрелищем, Сиддхартха с удивлением спросил Чанну, что это за странное существо. Чанна ответил ему, что это старик… «Что же, он и родился в таком виде и такое состояние есть принадлежность его рода?» – продолжал спрашивать царевич. «Нет, – отвечал Чанна, – когда-то и он был так же юн и цветущ, как и ты!» Царевич, все более и более удивляясь, продолжал задавать вопросы возничему. «Существуют ли еще подобные люди и каким образом они доходят до такого жалкого положения?» – говорил он. Чанна отвечал, что таких людей очень много и что уж таков порядок вещей, что люди стареют и дряхлеют, если не умирают молодыми. «Так же и я, Чанна?» – спросил в заключение царевич. «И ты, господин», – ответил ему возничий.

Эта встреча произвела на Сиддхартху сильное впечатление – вся красота окружающей его природы потеряла для него всякое значение, и, погруженный в глубокое и печальное размышление, он возвратился домой. Не успело заглохнуть в душе Сиддхартхи впечатление первой встречи, как вторая, случившаяся также во время прогулки, еще более открыла глаза царевичу на так тщательно скрываемую от него мрачную сторону человеческой жизни. Он увидел человека, больного проказой, все тело несчастного было покрыто язвами и ранами, а в скором времени после этой встречи он увидел похоронное шествие. Когда ему объяснили значение и этих непонятных для него явлений болезни и смерти и сказали ему, что болезнь и смерть есть удел каждого человека и не щадят никого, он воскликнул: «О горе, к чему же служат царский блеск, роскошь и удовольствия, если они не могут предохранить человека ни от старости, ни от болезни, ни от смерти?! Как несчастны люди! Неужели нет никакого средства прекратить навсегда страдание и смерть?!»

Одним словом, эти три случая открыли глаза царевичу и произвели на него глубокое впечатление. Он увидел, что в этом лучшем из миров не все так прекрасно, как ему казалось до сих пор. Он убедился в ничтожестве удовольствий молодости и утех жизни, обманчивых и скоропреходящих, он увидел суетность всех забав и наслаждений, которым он так страстно предавался, и покинул их. Он стал размышлять о зле, наполняющем мир, о несчастной судьбе человека, подверженного болезням, старости и смерти. Все его помыслы были устремлены к решению вопроса, как избавить мир от зла, и наконец четвертый случай – встреча с покинувшим все земные блага отшельником, поразившим его достоинством, сосредоточенным спокойствием своего вида, – указал ему путь, по которому, как он думал, всего легче возможно было достичь решения мучивших его вопросов.

Он решил покинуть свои дворцы, жен, сына, только что родившегося у него, и удалиться в уединение, чтобы там обдумать причины зла, смущающего людей, и найти средство если не уничтожить это зло, то, по крайней мере, смягчить его.

Это решение, разрушая честолюбивые замыслы и надежды, возлагаемые Шуддходаной на своего наследника, не могло понравиться ни царю, ни всему гордому роду Шакьев, которые относились к отшельникам с крайним пренебрежением и презрением и нисколько не уважали их. «Нельзя и требовать этого уважения, – говорил впоследствии Шакьямуни, – от потомков Кшатрия, благородного и высокого рода».

Царь всеми доступными ему средствами пытался отклонить Сиддхартху от принятого им решения. Он окружил его еще большим великолепием, приказал развлекать его танцами, пением, играми, надеясь, что эти средства отвлекут царевича от гнетущих его мозг мыслей и он забудет о них.

Но, несмотря ни на что, царевич остался непреклонен и в одну ночь, после роскошного празднества, тайно покинул дворец, сопровождаемый только своим верным Чанной. На своем любимом коне Кантаке скакал он в продолжение целой ночи и только на рассвете остановился на берегу реки Аномы, в окрестностях города Кумнигары, в стране Маллаав. Здесь он отдал свои драгоценности и коня слуге и отправил его обратно в Капилавасту.

Так повествуют буддийские легенды о душевном кризисе Сиддхартхи. И действительно, весьма возможно, что однообразие бездеятельной жизни и пресыщенность наслаждениями возбудили в богато одаренной натуре царевича стремление нарушить эту жизнь, вызвали в нем жажду борьбы ради достижения высших целей. Безграничная доброта и искреннее сострадание к человеку, о которых свидетельствует все учение Сиддхартхи, также могли послужить побудительными мотивами покинуть светскую жизнь. Он, конечно, ясно сознавал невозможность достигнуть желанных целей среди суеты мирской жизни и ничего не дающих, кроме утомления, наслаждений и потому принял решение, как требовали понятия того времени, порвать все родственные и семейные узы и в уединении отыскать желанное осуществление заветных стремлений.