Сергей Семанов - Под черным знаменем Страница 8

Лозунги его были самыми-самыми левыми, «сверхреволюционными». Весной 1917-го только что потянувшийся к политической жизни народ России, неопытный и доверчивый, упивался идеей Учредительного собрания: оно, мол, будет законно избрано, соберется в столице и все по-доброму решит. Махно же с мрачной решительностью, опережая события, заявлял: «Учредительное собрание – это картежная игра всех политических партий» (нельзя не признать теперь, своя правда тут была).

Вскоре обнаружилось, что наладить правильный парламент в России было делом трудным, требующим терпения, взаимных уступок, навыков политических соглашений. Но и левые круги, и низы народа, на которые те опирались, ждать не хотели. Махно и ему подобные такие настроения не только выражали, но и подталкивали горячность митинговых толп. Для начала, например, в Гуляйполе разогнали местное земство – этот древнейший орган народного самоуправления, простоявший на Руси века: он был, по мнению левых, «буржуазен», а что его законно избирали местные граждане, так то ведь было при «проклятом царизме». Словом, надлежало все вопросы решать немедленно, прямым волеизъявлением трудящихся, снизу, безо всякого участия государства, как то и завещали пророки анархизма.

Нестор Махно являлся убежденным и стойким анархистом, оставшись таковым до конца дней своих. Но кто же такие эти самые анархисты и что такое анархизм вообще? Современный гражданин России и Украины воспринимает эти явления по кинофильмам и простенькой беллетристике: тут все очевидно – черные знамена, длинные волосы, крутые речи про обобществление имущества и жен. Да, бывало и такое, еще основатель анархизма Михаил Бакунин носил столь замысловатую прическу, что нынешние рок-певцы позавидовали бы, да и общность жен водилась, и черное полотнище, украшенное зловещими надписями, действительно, есть частая примета анархических организаций и групп.

Но главное, конечно, не в этих внешних проявлениях, далеко не всем участникам движения свойственных. Важно отметить тут другое: с середины прошлого века анархизм сделался вожделенной мечтой всего обездоленного человечества прошлого века, в этом все его обаяние, хотя и оказалось оно бесовским. У истоков русского, а потом и всего международного анархизма обозначились два столпа – родовитые дворяне Бакунин и Кропоткин. Про обоих написано много, восторженного и ругательного, итог жизни их хорошо известен. Оба – талантливые, яркие, необычайно одаренные, но они были словно полюсами, олицетворяя противоречивую природу анархизма.

Первый – истинный революционер, классический в том смысле, что «все дозволено» (для блага народа, разумеется, хотя мнение этого самого народа он не запрашивал, а решал за него). Отсюда и вседозволенность средств: смерть сотни невинных ради какого-нибудь одного врага, подлоги, двурушничество, поклепы и наветы – цель есть самая наивысшая, то есть установление рая на земле, причем немедленно, сегодня.

С другой стороны, Кропоткин, русский князь по рождению, был истинно русским мечтателем-идеалистом, этаким политическим Ленским из «Евгения Онегина». Пролитие крови вызывало в нем ужас, никогда он к тому не призывал и в гнусных заговорах бакунинского типа отродясь не участвовал.

Он словно воплощал собой вековечную мечту обездоленных и униженных о всеобщем братстве, о том, чтобы не мытарили людей богатые и сильные, чтобы вообще насилие исчезло.

Испанские анархисты XX столетия, поклонники обоих русских учителей, ввели меж собой знаменательное приветствие: «Салют и бомба». Да, так оно и звучит по-испански, как и по-русски, а сочетание-то смысла слов прямо-таки ужасно: «салют» есть древнелатинское выражение, означающее пожелание человеку здоровья, ну а «бомба» – это на всех европейских языках однозначно. Хорош лозунг – сочетание здоровья и символа массовой смерти! Горячие испанцы словно бы довели до конца противоречивые идеи своих русских прародителей. И кажется, нет более краткого и выразительного определения сути анархизма, чем то, испанское.

Обездоленные и озлобленные социальные низы мечтали о земном рае, а молодые – они всегда торопятся, хотят получить все сразу. Анархизм подкупал их своей прямотой и простотой планов. В 1917 году Московская федерация анархистских групп выпустила брошюру своего единомышленника В.Гордина «Как мужик попал в страну «Анархия». Сюжет простоват до убогости, но важен тут финал: жил да был бедный пахарь, все его унижали, ни в селе, ни в городе не мог добыть он счастья трудом, побежал куда глаза глядят, пришел к реке, перешел ее, а там страна Анархия – нет начальства и властей, всех кормят бесплатно, а всякий трудится по своим способностям, но и без всякой оплаты…

Конечно, нам, выросшим в царстве развитого социализма, хорошо известно, что значит трудиться бесплатно, получая бесплатную же кормежку, говорить о том не станем. Но то – сейчас. А в начале века для тысяч таких бесправных париев, как Нестор Махно, сомнительная эта мечта выглядела желанной и осуществимой.

И еще, что немаловажно для понимания описываемой революционной эпохи. У нас даже в серьезных книгах нередко пишут об анархистах как о «партии». Это грубая ошибка. Они всегда отрицали политическую партийную организацию с ее жестокой подчиненностью, как и государство. Вот почему российские анархисты времен гражданской войны делились на множество самых разнообразных групп, начиная от бомбистов и кончая вегетарианскими проповедниками мирного труда. К сожалению, первых было куда больше и запомнились они в отечественной истории гораздо крепче.

Нестор Махно без остатка погрузился в бушующую стихию революции. Изучение истории, хотя бы тогдашних газет или резолюций бесчисленных митингов, говорит о громаднейшем напряжении тогдашней жизни, она словно бы выплеснулась на улицы. Порой возникает наивная мысль: а как же тогда воспитывали детей, учились, работали на полях и в цехах? Как-то все же воспитывали и трудились, ибо не всех охватила революционная горячка, но сейчас-то видно, что исполняли важнейшие эти дела очень плохо.

Постепенно, с лета 1917-го, Махно становится приметной личностью на Екатеринославщине. Имея прочную опору в родном Гуляйполе, он уже выступает и действует в таких крупных городах, как Александровск (Запорожье) и Екатеринослав (Днепропетровск). Как и положено истинному анархисту, он выбирает себе кличку – «Скромный» (сам он пояснял в мемуарах: «Мой псевдоним с каторги»). Да, каторжные клички бывают точны и образны! Таким и был Нестор Махно: бескорыстным, честным, лишенным всякого властолюбия (недаром лихой атаман стал подкаблучником своенравной супруги), то есть истинно скромным – прекраснейшее человеческое качество, очень российское, кстати! Так-то оно так, но знамя, под которое судьба затянула Махно, требовало совсем иного: воли и жестокости.