Бенгт Даниельссон - Гоген в Полинезии Страница 8

Эти строки настолько совпадают со словами Лоти, что “невольно спрашиваешь себя,

не заимствовали ли у него составители справочника. Но Гоген не питал никаких

подозрений и тотчас согласился с Эмилем, что Таити - идеальное место для них10. В этом

выборе было еще одно важное преимущество: туда явно можно было проехать бесплатно,

не нанимаясь в официанты. Все тот же великолепный справочник сообщал радостное

известие: «Французское Общество колонизации щедро помогает земледельцам,

желающим поселиться в Южных морях. Правда, ограниченные ресурсы Общества не

позволяют ему даром предоставлять землю на востоке Тихого океана, как это будет

делаться в Новой Каледонии. Но благодаря любезному содействию властей Общество, во

всяком случае, обеспечивает бесплатный проезд питающим серьезные намерения

поселенцам, которые твердо решили эмигрировать в какую-нибудь французскую

колонию». Гоген нисколько не сомневался, что он и его товарищи вполне отвечают

требованиям Общества колонизации. Разве у них не «серьезные намерения», разве они не

«твердо решили»? Хорошенько изучив справочник, он открыл, что они даже могут легко и

приятно зарабатывать деньги в Южных морях. На островах Туамоту, к востоку от Таити,

полинезийцы ныряли за раковинами и нередко находили в них крупные жемчужины. И

Гоген с жаром изложил Бернару блестящую мысль, которая у него возникла: «Не

исключено, что де Хаан без ущерба для нашей дикой и простой жизни сможет вести дела с

голландскими торговцами жемчугом».

Предвкушая райскую жизнь на Таити, Гоген еще в одном отношении переменил свои

планы. Наиболее четко об этом сказано в письме датскому художнику Е.-Ф. Виллюмсену:

«Что до меня, то я уже решил. Вскоре я уезжаю на Таити, маленький островок в Южных

морях, где можно жить без денег. Я твердо намерен забыть свое жалкое прошлое, писать

свободно, как мне хочется, не думая о славе, и в конце концов умереть там, забытым всеми

здесь в Европе»11. Чтобы доказать продуманность своего шага, он почти дословно привел

вдохновенные и вдохновляющие строки из справочника о том, что для таитян жить -

значит петь и любить. Сообщил он о своем «непоколебимом» решении и Одилону Редону:

«Я уезжаю на Таити и надеюсь там окончить свои дни. Мои произведения, которые вам

нравятся, представляются мне молодым ростком, но я надеюсь выпестовать из него дикое

примитивное растение только для моего собственного удовольствия. Чтобы добиться

этого, я нуждаюсь в мире и покое. Слава, похвала других теперь мне совершенно

безразличны. Европейский Гоген кончился, никто здесь больше не увидит его

произведений»12. Говоря о жене и детях, Гоген выражал надежду, что они приедут к нему, когда он устроится как следует и сможет предложить им более обеспеченную жизнь, чем в

Копенгагене.

Скорее всего именно в эти дни Гоген создал малоизвестную картину, подписанную и

датированную 1890 годом, которая особенно наглядно показывает, что он ожидал найти на

Таити (илл. 7). Обнаженная Ева невозмутимо срывает греховно-красный плод с

живописного фантастического дерева, какие до тех пор писал только таможенный

чиновник Руссо. Много лет Гогену приходилось довольствоваться продажной любовью и

случайными связями с горничными бретонских гостиниц. И на первый взгляд кажется, что

картина всего-навсего воплощает весьма банальную и легко толкуемую эротическую

мечту. Но, как известно, произведения больших художников часто оказываются

неожиданно сложными и многозначными; так и это полотно - своего рода головоломка.

Один проницательный американский искусствовед, Генри Дорра, недавно заметил, что,

во-первых, Ева стоит в позе Будды с японского храмового фриза, который Гоген видел на

Всемирной выставке 1889 года, и, во-вторых, художник наделил Еву головой и лицом

своей матери! Со дня смерти матери, которую Гоген очень любил, прошло девятнадцать

лет, но у него была хорошая фотография (она сохранилась до наших дней), и нет никакого

сомнения, что он использовал ее как образец. Психоаналитическое толкование этого

неожиданного заимствования, предложенное все тем же зорким искусствоведом, выглядит

довольно дельным (во всяком случае, рядом с большинством других фрейдистских

объяснений, встречающихся в книгах о Гогене):

«Здесь, как и в предыдущих работах, Ева олицетворяет тягу художника к

примитивному. Гоген, чья социальная философия во многом связана с Жан-Жаком Руссо, в

своих письмах и записках часто противопоставляет прогнившей цивилизации Запада

счастливое первобытное состояние человеческого рода. Обращаясь за вдохновением к

«типам, религии, символике, мистике» примитивных народов, он искал остатки далекого

чистого детства человечества. Можно ли найти лучший символ этой мечты о золотом веке,

чем крепко сложенная плодовитая праматерь всех людей?

Гогенова «Ева» экзотична, в этом выразилось его естественное влечение к

тропической жизни. Его пристрастие к чувственным туземкам не было случайной

прихотью. Гоген сам был смешанного происхождения - в жилах его матери текла

перуанская, испанская и французская кровь, - и когда он называл себя «парией»,

«дикарем», который должен вернуться к дикому состоянию, в этом проявлялся

осознанный атавизм.

Кроме первобытности и экзотичности его «Ева» - мать; в этом качестве она выражает

эмоциональное равновесие, которое Гоген - так сложились его юные годы - связывал с

жизнью в тропиках. Сам он проникновенно говорит об этом в письме, которое написал

жене перед отъездом на Таити, когда шел седьмой год его разлуки с нею и детьми: «Жить

одному, без матери, без семьи, без детей - это для меня несчастье... И я надеюсь, что

настанет день... когда я смогу бежать на какой-нибудь полинезийский остров, поселиться

там в лесной глуши, забыть о европейской погоне за деньгами, всецело жить своим

творчеством, в окружении семьи. Там, на Таити, в безмолвии чудных тропических ночей, я

смогу слушать нежную, журчащую музыку своего сердца, гармонично сливаясь с

окружающими меня таинственными существами». Как ни парадоксально это покажется,

настроения Гогена вполне объясняются его прошлым. Поль Гоген, рано оставшийся без

отца, в детстве провел четыре года в Перу, живя там сравнительно обеспеченно с матерью