Алекс Гольдфарб - Саша, Володя, Борис... История убийства Страница 8

Не будь Марины, он вряд ли пошел бы на конфликт с ФСБ. Когда коррупция захлестнула Лубянку и прежняя система ценностей начала разваливаться на глазах, эта женщина, сама того не зная, оказалась спасательным кругом, за который он ухватился, чтобы не утонуть.

— Столкнувшись с беспределом, с какого-то момента я начал примерять свои действия к Марине, — объяснял он. — Смогу ли я посмотреть ей в глаза, если она о чем-то узнает. Я пошел на конфликт с Конторой в значительной степени благодаря ей.

Свою личную жизнь до Марины Саша не считал счастливой. Появившись на свет в результате недолговечного студенческого брака, он с трех лет рос в Нальчике, в семье деда по отцовской линии, в то время как родители жили в других городах с новыми семьями.

По воскресеньям дед водил его в кино и зоопарк.

— Когда мне было пять лет, дед привел меня в городской музей, — рассказывал Саша, — и показал Красное знамя, под которым русские воевали с фашистами. Он сказал, что вся наша семья защищала Родину, и мне это тоже предстоит.

Он любил деда и всем был ему обязан, но, взрослея, чувствовал, что чего-то в жизни ему не хватает. В старших классах он серьезно увлекся классическим пятиборьем. Его тренер и товарищи по команде, тренировки, выступления на соревнованиях — все это стало его жизнью, дало ему чувство опоры и принадлежности к чему-то важному. Это было как раз то, чего ему недоставало в детстве из-за отсутствия родителей.

Когда Саше исполнилось семнадцать лет, отец, служивший военным врачом, демобилизовался и вернулся в Нальчик вместе с новой женой и детьми. Все они поселились у деда, и в доме стало тесно. Его привычная жизнь нарушилась. Он попробовал войти в семью отца, но не смог: он любил их, но чувствовал себя лишним. Тогда он ушел в армию, ухитрившись сделать это почти на год раньше призывного возраста. Так, в семнадцать лет, он пошел по стопам отца и деда.

Служба сразу же увлекла его.

— Армия чем-то похожа на спорт, — объяснял он, — только это уже не игра: ты — часть настоящего дела, защищаешь свое, родное, от угроз и опасностей. И когда меня стали вербовать в КГБ по линии армейской контрразведки, я воспринял это вполне нормально и согласился не раздумывая. Тебе это может показаться странным.

Действительно, моя биография была полной противоположностью Сашиной: я рос благополучным ребенком любящих родителей и жил в центре Москвы. В нашей семье КГБ всегда считался воплощением вселенского зла, и я никогда не увлекался спортом. Попасть в армию было бы для меня катастрофой. “Будешь плохо учиться — забреют в солдаты”, - твердил мой отец, профессор.

Я спросил Сашу, чем он занимался в Конторе. Он сразу уловил мою настороженность — он поразительно чутко чувствовал собеседника.

— Я был простым лейтенантом, когда пришел в КГБ, — сказал он, словно оправдываясь. — Ничего в жизни не видел, кроме армии, и думал, что буду защищать людей. А того, что у КГБ мрачное прошлое, ну там ГУЛАГ, миллионы жертв, я не знал, пока не начал читать об этом в газетах, когда развалился СССР. И поверь мне, в Конторе много хороших людей.

Сначала Саша служил в Управлении по борьбе с экономическими преступлениями, потом перешел в Антитеррористический центр (АТЦ), и всегда имел дело с одним и тем же: организованной преступностью, покушениями, похищениями и криминальными связями в милиции. Карьера его шла вверх, он женился на девушке, роман с которой начался еще в школе, и завел двух детей. Но этот брак не был удачным, так же как и недолговечный брак его родителей.

Саша был оперативником, так называемым “опером”. Он вел оперативные дела на крупных бандитов: изучал их личную жизнь, связи, контакты с бизнесменами, политиками и прочими. Он как свои пять пальцев знал структуру и дела крупнейших российских банд, которые теперь стали называться ОПГ — организованными преступными группировками. То, что Саша о них узнавал, редко оглашалось в суде, хотя для следствия его информация была бесценной. Он раскрывал преступления еще до того, как предъявлялось обвинение. Он работал за кадром. Он подсматривал и подслушивал. Он вербовал и “вел” агентов.

— Для простых людей “агент КГБ” звучит зловеще. Они сразу представляют себе стукачей, которые пишут доносы на друзей, — объяснял Саша. — Но это неправда. И несправедливо. Большинство наших агентов рискуют жизнью, внедряясь в ОПГ; они настоящие герои. Они точно знают, что если их раскроют, то им конец. Мои агенты были моими лучшими друзьями, они продолжали со мной общаться, когда меня отовсюду выгнали, и помогали семье, когда я сидел в тюрьме. Так что агент агенту рознь.

Я дипломатично промолчал. В моем понимании быть агентом КГБ означало высшую степень злодейства.

— Ты понимаешь разницу между опером и официальным следователем? — продолжал Саша.

Объясняя премудрости своей профессии, он все больше и больше оживлялся:

— Следователь идет от преступления к суду. Он смотрит на людей с точки зрения обвинения, которое пойдет в суд: жертвы, подозреваемые, свидетели и т. д. Он изучает улики, оформляет их надлежащим образом и составляет протокол. А я — опер, я иду от преступника, своего “оперативного объекта”, я хочу знать о нем все еще до того, как он успел совершить преступление, чтобы вовремя его остановить или, по крайней мере, быстрее поймать. То, с чем работаю я, — не улики для суда, это оперативная информация, понимаешь? Тебе и в голову не может прийти, что любой опер может за неделю узнать о тебе больше, чем знают самые близкие люди, чем знаешь ты сам. Все оказывается под микроскопом.

Казалось, картинки прошлого так и мелькают у него перед глазами. Я подумал, что он действительно любил свое дело, и, судя по всему, делал его хорошо.

В поле зрения Саши, как правило, попадали убийцы, грабители, похитители людей, торговцы наркотиками. Он и не задумывался о том, что своей деятельностью он нарушает чьи-то права. Хотя, признался он, было одно исключение: однажды его объектом стал правозащитник Сергей Григорьянц. Это было единственное соприкосновение Саши с политикой до того дня, когда он ввязался в историю с Березовским.

Дело было во время первой чеченской войны. Тогда в Конторе уже не существовало “пятой линии” — Пятого главного управления КГБ, которое в прежние времена занималось диссидентами. И когда началась война, за людьми, подобными Григорьянцу, стал присматривать АТЦ — кстати, пример того, как Чечня отбросила Россию назад, в СССР. Григорьянц расследовал факты убийства мирных жителей, совершенные федеральными войсками. В конце 95-го года в составе группы правозащитников он должен был ехать за границу на конференцию по правам человека. Имелась оперативная информация, что он собирается взять с собой видеозапись с показаниями о расстрелах мирных жителей 12 апреля 1995 года в чеченской деревне Самашки. Сашино подразделение получило задание: в Шереметьевском аэропорту подбросить в сумку одного из спутников Григорьянца патроны, чтобы остановить всю группу для досмотра, во время которого повредить видеокассету.