Андреа Бочелли - Музыка тишины Страница 8

Прекрасные то были времена! В начале мая всем ребятам вручили красивые яркие майки с короткими рукавами и короткие штанишки, и в школьных двориках, под теплым весенним солнышком, уже царила атмосфера приближающихся каникул. Скорое возвращение в родную семью наполняло сердца детей радостью, такой сильной, что ею заражались даже учителя и ассистенты, которые с каждым днем становились все уступчивее.

Амос к тому времени уже научился обратному счету. Совсем скоро ему предстояло вновь обнять родителей, бабушек, дедушек и братика, а также увидеться с друзьями, которые с нетерпением ждали его, чтобы рассказать все, что он пропустил, пока был в колледже, и в свою очередь услышать от него истории о той странной жизни, которую он вел так далеко от родительского дома, – жизни, столь непохожей на их собственную. В преддверии этих моментов Амос чувствовал бесконечную нежность, чистую радость, на которую способны лишь те дети, которые пережили жестокую боль расставания со своими близкими.

Май в колледже – месяц особенный, ведь благодаря девятидневному молитвенному обету и песнопениям, посвященным Богоматери, ребята могли подольше побыть друг с другом вечерами и даже выкроить лишних полчаса во время перемены.

К тому времени одноклассники и преподаватели уже заметили, что у Амоса хороший голос. Поэтому в песнопениях ему всегда доставалась роль солиста, да и в хоре он выкладывался по полной, наслаждаясь тем, как его голос звучит вместе с другими голосами. Кому-то пришло в голову попросить его спеть на празднике, посвященном окончанию учебного года, сразу после спектакля, который поставили ученики средних классов. Амосу впервые предстояло выступать перед самой настоящей публикой; он должен был петь без аккомпанемента фортепиано или какого-либо другого музыкального инструмента, один на сцене в рекреации, где по торжественным случаям расставлялись в несколько рядов складные стулья, – и на них усаживались рядышком и ученики, и учителя, и ассистенты, и обслуживающий персонал – всего около двухсот человек.

Праздник, посвященный окончанию учебного года, был, безусловно, самым волнующим и долгожданным событием в жизни интерната. Мероприятия начинались с самого утра награждением лучших учеников и тех, кто особо отличился в той или иной области. Во время обеда дозволялось выпить бокал вина и съесть сладкое – чаще всего шоколадный пудинг. Во второй половине дня начинались приготовления к вечернему празднеству, представлявшему из себя кульминационный момент, в который было вложено максимальное количество времени и сил.

Актеров, исполняющих главные роли, тщательно выбирали из наиболее способных учеников, поэтому сам факт выхода на сцену считался огромной честью, которой добивались с особым рвением.

Амос в этот раз не был в числе награжденных и испытывал чувство глубокого унижения: участие в выступлениях он рассматривал как риск для себя, но, с другой стороны, он понимал, что это могло стать его реваншем.

Спектакль в этом году получился не ахти какой; актеры, которым было поручено поведать историю одной бедной семьи – с отцом-пьяницей, матерью, тщетно пытающейся привести его в чувство, и четырьмя детьми, постоянно ругающимися друг с другом, – не вызвали восторга у зрителей, которые следили за постановкой без всякого интереса, болтали и сопровождали действие на сцене лишь жидкими хлопками.

Наконец настал черед Амоса, который, полон тревоги и волнения, ждал своего выхода за кулисами. До него донесся голос, призывающий к тишине, отдельные смешки в зале, затем он услышал свое имя, и крепкая рука опустилась на его плечо, решительно подтолкнув в небольшой проход, ведущий на сцену.

Непрекращающийся шепоток среди публики ясно свидетельствовал, что его выступление в действительности мало кого интересует. Этот факт, с одной стороны, расстроил его, а с другой – придал смелости. Он собрался с духом и запел.

Его чистый голос взлетел под своды зала. «Как ярко светит после бури солнце…» – на одном дыхании спел он первую строчку известной песни, а когда вновь набрал воздуха, не без удивления заметил, что все вокруг умолкли; на мгновение ему даже показалось, что он позабыл слова, но потом он глубоко вздохнул и продолжил петь. Когда он запел припев «Я знаю солнце ярче и светлей…», взрыв аплодисментов буквально заглушил его голос, придав Амосу новые силы. Теперь его сердце, которое только что едва билось от страха, затрепетало от радости… Это была его первая овация. Амос спел финал песни, вложив в него всю силу своего вокала и мощь дыхания, и еще до того, как его голос затих, бурные и оглушительные аплодисменты чуть не сбили его с ног. Это был настоящий триумф: как мне кажется, возможно, даже своеобразный знак судьбы.

VIII

Лето в том году было необычайно жарким. Амос и его друзья играли в мяч на площади перед домом и буквально обливались потом. Они по очереди освежались под краном на углу дома Барди и дружно защищались от выпадов бабушки и няни Орианы, которые вечно беспокоились о здоровье ребят и о сохранности своих цветов, то и дело страдавших от удара мяча, если, конечно, тот не попадал прямиком в зеркальную дверь или в ворота, выходящие на дорогу. По окончании матча мальчишки усаживались в тени оплетенной вьюнком старой беседки, с крыши которой свисали ароматные плети, и каждый комментировал по-своему победу или поражение.

Но однажды Амос вдруг принялся рассказывать историю, которая немедленно захватила всех без исключения. За несколько месяцев до этого он познакомился в колледже с очаровательной девочкой, приехавшей навестить своего брата Гуидо; звали ее Элеонора. Всем она показалась очень симпатичной. «Я отходил от нее, чтобы она могла поговорить то с одним, то с другим, – рассказывал Амос, – но она все время возвращалась ко мне. Потом я начал напевать, а она тихонько слушала. Наконец она представилась, и мы весь день проговорили, рассказывая друг другу о наших семьях, о наших увлечениях. Она была очень застенчивая, но я старался подбодрить ее!..»

Амос был так увлечен собственным рассказом, что даже не заметил, как стал прибавлять к нему вымышленные подробности, подсказанные ему детской фантазией впервые влюбленного мальчишки. Первая влюбленность. Элеонора, сестра Гуидо, действительно приезжала навестить брата и действительно понравилась всем без исключения, и в особенности Амосу, но – то ли потому, что он был слишком робок, то ли потому, что внимание девочки было направлено на ребят постарше, – так или иначе, Элеонора заметила его лишь единожды, когда Амосу, стоявшему в окружении друзей, вздумалось вдруг запеть какой-то мотивчик. Все остальное было плодом его воображения. Он долго фантазировал и мечтал о том, как берет ее за руку, уводит ото всех и похищает ее сердце. Но поскольку этого не произошло, сейчас ему хотелось поверить в это самому и убедить братишку и друзей, которые слушали его с любопытством и жадным вниманием. Никто не перебивал, никто не задавал вопросов, ведь для всех это была совершенно новая, таинственная тема. У каждого сформировался свой образ: девичье лицо с нежными чертами, голубыми глазами и милой, доброй улыбкой. По мере того как продолжался рассказ Амоса, обраставший все новыми и новыми подробностями, этот образ становился все четче, пока не превратился в идеальный. Теперь всем этим мальчишкам хотелось познакомиться с Элеонорой; им казалось, что они уже любят ее и готовы быть с ней любезными, смелыми, искренними, обучаться искусству ухаживания, которое, в сущности, заключается в том, чтобы демонстрировать свои лучшие черты и тщательно скрывать худшие.