Аркадий Яровой - Прощай, КГБ Страница 8

А жизнь, тем временем, текла своим чередом. Нищали школы, вузы, бюджетные учреждения, остались без средств. Нищали люди, деревни, города, целые регионы. Тонны российского золота уплывали за границу.

Рушились коллективы и менялось общественное сознание. Вместо привычного «Человек человеку брат» внушается и внедряется новый лозунг – «Человек человеку волк!»

Сейчас все одинокие – коллективизм не в моде. Очень хорошо подметил это Валентин Пруссаков: «Россия – одинокая страна… Америка – страна одиноких русских эмигрантов»…

Между тем из окна своей квартиры «вывалился» еще один управделами ЦК КПСС – Николай Кручина…

Это был замечательный человек. Я знал Николая Кручину по работе в комсомоле – в бытность мою комсоргом ЦК на Всесоюзной ударной комсомольской стройке в Карелии. Он был членом бюро ЦК ВЛКСМ и по целому ряду вопросов курировал молодежные стройки. Еще ближе мы познакомились на VIII Всемирном фестивале молодежи и студентов в Хельсинки, в 1962 году.

В красном салоне теплохода «Грузия» размещался штаб ЦК ВЛКСМ во главе с С. П. Павловым. Я принес ему кипу листовок, которые распространял американский провокатор среди молодежной делегации Венгрии. На листовке – портрет С. П. Павлова и подпись под ним «КГБ № 1», а также призыв к венгерской делегации «вспомнить путч 1956 года».

В ответ на это посольство Венгрии в Хельсинки пригласило к себе весь руководящий состав советской делегации фестиваля и устроило банкет с прямой трансляцией по телевидению. В этой делегации был и Николай Кручина. Мы о многом тогда говорили с ним…

Вспоминается мне и другой случай, и другой человек, не менее известный, чем Кручина, – поэт Евгений Евтушенко. Он тоже был участником Всемирного фестиваля молодежи и студентов, где всем нам пришлось сдавать экзамен на политическую зрелость…

Это было 29 июля в 2 часа ночи в Хельсинки, в парке Каупапуйсто. Мы, 50 комсомольцев, вынуждены были до подхода полиции встать на пути трехтысячной озверевшей толпы фашиствующих молодчиков, защищая от погрома свой молодежный культурный центр – огромную брезентовую палатку, где демонстрировались советские фильмы.

Это была очередная провокация американцев – выкатили бочки с бесплатным виски к памятнику Трех кузнецов, что на Маннергеймкату, перепоили финскую молодежь, после чего повели финнов на погром. Накануне океанским лайнером завезли несколько сот проституток, чтобы разлагать и компрометировать наших активистов.

Мы стояли перед трехтысячной толпой, крепко взявшись за руки. Толпа с фашистскими знаменами глумилась над маленькой кучкой молодых советских парней, беспомощной по своей численности, но крепкой по духу. В нас летели палки, камни, гнилые помидоры и тухлые яйца, провоцировали драку. О как хотелось американским организаторам шоу, чтобы кто-то из нас не выдержал и залепил первому встречному ответную оплеуху! Этого момента ждали десятки фотокорреспондентов из разных стран, настроив свои объективы и магниевые фотовспышки, чтобы утром по всему миру газеты опубликовали снимки с комментариями о том, как приехавшие в маленькую и мирную Финляндию русские устроили погром…

Хотя массовая драка могла возникнуть в любую секунду, – не вышло… к парку на выручку подошла колонна автобусов, где находились примерно 700 участников фестиваля из СССР. Ее привел первый секретарь ЦК комсомола Сергей Павлов. Это он дал команду на провокации не отвечать, а прибывшим на выручку из автобусов не выходить…

А тем временем поднятый по тревоге среди ночи личным представителем Н. С. Хрущева Романовским Президент Финляндии Кекконен уже велел полиции очистить парк от хулиганствующей толпы…

До чего ж красиво работают финские полицейские! Прошло несколько минут, как в парк ворвались гиганты-полицейские с дубинками, и от толпы не осталось и следа, а на земле валялись лишь обрывки знамен и одежды. И – тишина.

В 3 часа ночи мы возвращались на теплоход «Грузия». Я попал в автобус, где находились одетые в национальные костюмы с кинжалами на поясах грузинские танцоры, один из которых все еще разгоряченный происшествием рвался к выходу и кричал «Всех будем резать!», а сидевший рядом поэт Евтушенко рвал на себе рубаху, размазывал по щекам слезы и тоже кричал: «Ребята! Ну что же вы? Там наших бьют…»

30 июля 6 часов утра. Наконец улеглись страсти и мы, добрались до подушек, как вдруг…

– Внимание! Внимание! Экстренное сообщение…

Снова подъем, одеваем на ходу штаны, прыгаем по ступенькам трапов вниз:

– Где опять?!

Я нагоняю вожака молодежи Карелии Виктора Мяукина:

– С кем деремся-то?…

Оказалось Евтушенко после ночного противостояния двух общественно-политических формаций написал стихи «Сопливый фашизм»:

… Но не забыть как твердо, угловато…Стеною встали русские ребята,Как их отцы, закрыв фашизму путь!..

«…Ноу фестиваль» – взвивался вой шпанья,«Ноу коммунизм» – рев их был неистов…И если б коммунистом не был я,То в эту ночь я стал бы коммунистом!

Читал, размазывая слезы, чувствительный Евтушенко…

Я и не понял до сих пор, – когда же Евтушенко был настоящим? Тогда, в 1962 году или спустя 30 лет, в 1991-м, после ГКЧП, совершая со свечкой в руках ритуальный обход вокруг здания КГБ?

Кажется, я понял настоящего Евтушенко, встретив его снова, спустя десяток лет, в Петрозаводске, на праздновании 80-летия Карелии – он приехал из США, где проживает постоянно.

Евгений Долматовский написал Евгению Евтушенко четверостишие:

Ты Евгений – я Евгений,Ты не гений – я не гений.Ты г… – и я г…Я недавно. Ты давно!

Теперь я понял, кто ты на самом деле. Ты, действительно, давно уже г…, прибившееся, наконец, к своему, американскому, берегу. Ты ведь и тогда, на фестивале, был не настоящий, не наш. Даже когда рубаху рвал на себе, играя на публику:

– Ну что же вы? Там наших же бьют!

Теперь мы знаем кто ваши. Автор «Сопливого фашизма», проживая на берегах Потомака, уже забыл как «в эту ночь он стал бы коммунистом…» А я помню и буду помнить всю оставшуюся жизнь, как тогда, 29 июля 1962 года, в парке Хельсинки «стеною встали русские ребята, как их отцы, закрыв фашизму путь…»

Тогда-то и почувствовал я себя коммунистом. И останусь коммунистом до последнего дыхания. Партбилет отца, полученный им под Смоленском в 1941 году, перед боем, и свой партбилет 1957 года я буду беречь как святыни до самого своего смертного часа…

Вспомнаю, как в 1982-м из КГБ Армении меня переводили работать в Москву. Перед отъездом председатель КГБ Армении генерал-лейтенант Мариус Арамович Юзбашян спросил меня: