Сергей Реутов - Любовь в объятиях тирана Страница 8

— Я хочу сказать вам нечто более важное, — даже несколько смущенно начал Пилат.

Валерий и Патриция вдруг поняли, о чем будет вести речь их сын, и с улыбкой переглянулись.

— Пройдемте же в дом. Отдохните с дороги, а там и поговорим. Нам подадут вино и фрукты, и вы сможете подкрепиться, — сказала приветливо Патриция.

«Какое у нее чувство собственного достоинства… Какая врожденная гордость, какая стать… Она создана жить во дворце, править народами… — думала она, глядя на избранницу сына. — Ее снисходительности будут добиваться с таким усердием, какого я даже не в силах представить… И при этом она столь кротка, что будет любима не только сильными мира сего, но и нищими, и несчастными и сможет всем оказать поддержку и дать каждому то, что облегчит его страдания…»

Стол ломился от кушаний, шелковые подушки, на которых возлежало семейство, были мягки словно пух.

— Так что же ты хотел сказать нам, сын?

— Отец, мать… Я хотел сказать вам, наверно, самое важное в своей жизни. Я люблю Клавдию и собираюсь взять ее в жены. Примете ли вы ее как дочь в нашу семью?

— Как мы можем быь против, если ты полюбил и выбрал себе достойную спутницу жизни? Но я думаю, что об этом лучше все-таки спросить саму Клавдию, — сказала Патриция, пряча улыбку.

Долго ждать не пришлось.

— Моя прекрасная Клавдия! — тут же воскликнул пылкий юноша. — Я люблю тебя всем сердцем! Согласишься ли ты стать моей женой? Я был бы безумно счастлив услышать от тебя «да»…

— И я люблю тебя и пойду за тобой хоть на край света, — тихо отозвалась она, глядя на него полными любви глазами.

— Счастливой может быть лишь семья, которую скрепляет большая любовь, — обняв сына и будущую невестку, произнес Валерий. — Перед величием любви меркнут и становятся мелкими все рассуждения о достойном и принятом. Ибо там, где царит любовь, нет места лжи и зависти, злобе и коварству. Однако часто жизнь заставляет нас измениться, и важно сохранить в себе чистые чувства и чистую душу.

— Надеюсь, мои милые, вы будете очень счастливы, — добавила Патриция, — а нам с отцом останется только гордиться вами и терпеливо ждать встречи. А теперь вам нужно отдохнуть, так как впереди еще очень много дел, связанных с подготовкой к свадьбе. Мы будем безмерно рады, когда вы соединитесь в браке. Мы видим, что вы любите друг друга всем сердцем.

Губы Клавдии дрожали, а прекрасные глаза были полны слез. Понтий обнял ее и нежно поцеловал в губы, прошептав:

— Ничто не заставит меня отказаться от тебя, возлюбленная моя. Жизнь моя принадлежит тебе, и даже в смерти я буду рядом с тобой.

Руки их переплелись. Маленькая ладонь Клавдии легла в сильную, привыкшую к тяжелому мечу руку Понтия.

Теперь они были навсегда вместе.

Клавдия Прокула и будущий великий прокуратор Иудеи Понтий Пилат.

Мария Темрюковна. Тебя назовут Иваном Грозным…

Широкая степь стелилась под ноги, устремлялась занимающемуся новому жаркому дню. Кибитка мерно покачивалась, изредка подпрыгивала на ухабах, и тогда Гуащэнэ подпрыгивала вместе с ней, выглядывала в маленькое окошко, торопя рассвет, и снова уютнее устраивалась в уголке, закутываясь в новый, расшитый серебром халат. Всадники по бокам кибитки негромко перекликивались, копыта лошадей мирно стучали по сухой земле, и Гуащэнэ, убаюканная, снова засыпала, незаметно проваливаясь в сладкую спокойную дрему.

Ей снился отцовский дворец с расписными стенами и мраморными полами, мягкие диваны и роскошные ковры, резные беседки и прохладные освежающие фонтаны, возле которых так приятно посидеть в изнуряющую жару, безмолвные слуги, бесшумно скользящие по залам, и прекрасные наложницы отца, смех которых беззаботно звенел в дальней части сада. Ей снились прогулки на лошадях и чадящие костры, горячая степная пыль и запах хорошо выделанной кожи, сухой изнуряющий ветер и звон шаманских бубнов. Она безмятежно спала, лишь изредка просыпаясь, и снова засыпала, полная светлых ожиданий и надежды…

Путь ей предстоял дальний — в Россию, в Москву, на смотрины к самому царю Ивану…

Тесны, ой как тесны показались ей темные московские палаты после степного раздолья! Она присела на лавку, стоявшую у стены, и с любопытством оглядела широкую беленую печь, кровать, накрытую ярким рядном, огромный кованый сундук, маленькое зарешеченное окошко. Она выглянула в него — внизу простиралась площадь, мелькал люд, шумели торговцы. Ей стало весело: до того все это было не похоже на привычный, утоявшийся, знакомый до мелочей мир ее отца!

Очень красивая девушка с длинной светлой косой и в голубом, до пят, сарафане помогла ей умыться, Она немного отдохнула, а потом ее пожелал увидеть царь. Она надела тяжелые браслеты и серьги, сама заплела косы — так, как было принято у женщин в доме отца, — и внимательно посмотрела на себя в большое зеркало, стоявшее у стены.

Оттуда смотрела на нее смуглая черноволосая девушка, с нежными чертами, глубокими раскосыми черными глазами и длинными густыми ресницами и тонким станом. Яркий наряд необыкновенно шел ей, подчеркивал благородную линию плеч и шеи, нежно-бронзовый оттенок кожи…

— Хороша! — сказал царь, оценивающе оглядывая ее. — Хороша…

Гуащэнэ слегка смутилась — никто и никогда не позволял себе так бесцеремонно разглядывать ее, ханскую дочь. Однако это был, возможно, ее будущий муж, а мужу следовало покоряться. И она кротко улыбнулась, чуть склонив набок голову, и приветливо взглянула на него раскосыми черными глазами.

На бояр, сидевших и стоявших вокруг, она старалась не обращать внимания.

Царь коротко кивнул, подал ей руку, и они вместе последовали на пир. О, здесь было на что посмотреть! Стол ломился от яств, бояре, оглаживая бороды, громко хохотали, кубки звенели, вино лилось рекой…

— Скоро окрестим тебя, — шепнул Иоанн, склонившись к ее уху. — А тогда можно и за свадебку!

Она снова улыбнулась, не зная, что сказать, растерявшаяся, оглушенная и потерявшая дар речи от этого изобилия, от духоты, от красочных нарядов и окладистых бород, от незнакомых музыкальных инструментов, которые оглашали огромный зал своей игрой — тоже незнакомой, непривычной и оттого режущей слух. Шум стоял страшный… А Иоанн, сидевший рядом с ней, был так красив, что захватывало дух. От него исходила сила и властность, которые подчиняли и будоражили ее, он был могуч и прекрасен, он был неистов в пиршественном буйстве своем, и она вспомнила, как отец говорил, что равных на поле брани московскому царю Иоанну нет и не было, а равно и в делах государственных он со временем велик станет, ибо умен и изворотлив, а еще смел и несдержан во всем, до забытья, до безумия. И она уже смотрела на него восхищенными глазами, мечтая о том времени, когда воцарится рядом с ним и будет единственной полновластной хозяйкой огромной страны и его сердца — царского, всемогущего…