Катрин Шанель - Последний берег Страница 8

Не знаю, придумала мать эту встречу или она была реальна. Во всяком случае, не ей одной пришла в голову мысль об экзотических танцах. Кто-то подал Маргарите полезную мысль, и вскоре та уже фигуряла в каком-то модном салоне на благотворительном вечере. До этого она танцевала только вальсы и кадрили, да и то довольно неуклюже – у нее вообще-то было плоскостопие.

Но она делала что-то новое, необычное. Именно поэтому и на Габриэль, и на Маргариту обратили внимание. Но если Шанель одевала женщин, то Мата Хари предпочитала раздеваться сама. То ли восточный танец, то ли стриптиз, усыпанный лепестками роз, пахнущий благовониями, сдобренный пряностями.

Не обошлось без мужчины. Светский бездельник Бальсан дал Шанель денег на ее первую мастерскую. Маргариту взял под свое крылышко промышленник Эмиль Гиме. Он был коллекционер, очень интересовался Востоком и решил добавить Маргариту в свою коллекцию. Он помимо прочего подарил ей и псевдоним Мата Хари, что в переводе с малайского означает «око дня». Под покровительством своего мецената Мата Хари расцветает. Теперь она танцует в музее восточного искусства на площади Иены. Круглый зал убран под индийский храм. Гирлянды цветов обвивают колонны. Струится благовонный дым из курильниц. Откуда-то из-под свода льется непривычная слуху парижан музыка. Разноцветные прожектора выхватывают из полумрака хрупкую фигуру в весьма смелом костюме баядерки. Движения ее легки, как и ее газовые покрывала, которые один за другим оказываются на полу. Медленно гаснет свет. Под дальние и таинственные раскаты гонга обнаженная танцовщица распластывается перед статуей Шивы…

Зал захлебывался восторгом. Удивить Париж стриптизом труднее даже, чем платьем. Но и тут главное – фасон! Фасон Мата Хари был неподражаем. Она была просто стриптизершей, но умела держать себя в свете и прекрасно одевалась. Когда Шанель говорила об этом, она всякий раз вздыхала. Дело в том, что Мата Хари была в числе ее клиенток. Но до тех пор пока восходящая звезда восточного танца не стала шпионкой, она была матери неинтересна. Кто она такая? Плясунья! Но о своем прежнем отношении мать умалчивала.

Деньги, деньги, слава, слава. Мата Хари танцевала в «Трокадеро» и в «Олимпии». В «Комеди Франсэз», в «Гран Серкль», в «Серкль Руайаль». Ее видел весь Париж. Я не видела – я отдавала слишком много времени учебе. Мать видела, но не удивлюсь, если она смотрела вполглаза. Ее впечатляло только то, что касалось ее лично. Только те постановки, костюмы для которых шила она сама. Ей не выпало чести шить сценический костюм для Мата Хари – впрочем, тогда она, может быть, не считала бы это честью, а то и вовсе отказалась бы.

Мата Хари объехала со своим шоу всю Европу, и везде было все то же: восторг, переполненные залы, цветы, драгоценности. Ее осаждали толпы мужчин. Они безумствовали. Но никто не счел бы возможным предложить танцовщице руку и сердце. Один ее поклонник был женат; другой – беден и надеялся поправить свои дела за счет удачной женитьбы; третий – слишком знатен для того, чтобы жениться на плясунье, а четвертый – просто слишком брезглив.

А между тем она не молодела. Думаю, ее тренированное тело не сдавалось легко, но тут парижские актрисочки сообразили: в том, что делает Мата Хари, нет ничего сверхъестественного. Господи, да кто угодно так сможет! И вернувшуюся из европейского турне Маргариту ждал пренеприятный сюрприз – во всех театрах выступали ее подражательницы, и многие из них танцевали куда лучше, а брали за свое выступление куда меньше денег.

Вероятно, она чувствовала себя точно так же, как Шанель, которая закрыла свое дело и осталась без работы. Мата Хари остро жаждала деятельности. Жизнь обычной мещаночки, пусть и хорошо обеспеченной, была не для нее. Да и не была она слишком богата – страсть к карточной игре опустошала ее карманы, ручейки золота просачивались между пальцами, бессонная ночь восходила над зеленым сукном, на котором оставались целые состояния. Она снова кидается в Европу, и в Берлине ее застает война. Она не может уехать, боится преследований немецкой полиции, с которой у нее как-то вышли разногласия из-за скандального поведения. Ей удается бежать в Голландию, но и в родном Амстердаме она тоскует. У нее нет публики – никто не предоставляет ей зала для выступлений. У нее нет денег – все деньги лежат во французских банках, до них не добраться. У нее нет любовника – все более или менее подходящие мужчины далеко, они заняты своими делами, заняты этой дурацкой войной или политикой. И Мата Хари, видимо, тоже решает податься в политику. Это не может быть труднее танца.

Увы, увы. Для политики ей банально не хватает интеллекта. Ее действия, запутанные и нелогичные, объясняли самыми разными мотивами, но я вижу один: Мата Хари была глупа. Политика сложнее танца. Шпионаж совсем не то, что стриптиз. Те самые мужчины, которых можно было брать голыми руками, когда они сидели в зале и глазели на полуобнаженную танцовщицу, становились угрюмыми и подозрительными в своих дубовых кабинетах. Ранее столь щедрые и галантные, теперь они проявляли неприятные качества вроде мстительности и мелочности. Вот, к примеру, Жорж Ладу, глава французской контрразведки. Полный, но приятный, как медвежоночек, пышные усы прикрывают сластолюбивый рот, рот истинного француза, за стеклами пенсне искрятся весельем проницательные глаза. Мата Хари попала в его кабинет случайно, по ошибке – а вышла очарованной и завербованной. Жорж казался таким душкой! А оказался обидчивым, мстительным хамом. Пусть она, Мата Хари, поступила легкомысленно, проболтавшись, что она теперь завербована. Но ведь она сказала это всего лишь своему дорогому зайчику Вадиму… А еще – своему бывшему дружочку, занимающему видный пост в Министерстве иностранных дел Франции. Ах да, и еще – тому обаятельному английскому следователю. Но там была особенная ситуация! Ее задержали на границе, перепутав по описанию с настоящей немецкой шпионкой, наверняка уродливой толстухой. Три дня ей пришлось просидеть под арестом, не имея возможности даже переодеться, даже вымыть голову, даже подмазать губы! Конечно, после таких испытаний она не могла не открыть всю душу этому тактичному англичанину, она как на исповеди рассказала ему, что – да, она шпионка, но французская шпионка! Да здравствует Франция! А что сделал англичанин в ответ на ее откровенность? Связался по телеграфу с Ладу и наябедничал, как пятилетний мальчишка. Разве так должны вести себя джентльмены? Разве могут они обсуждать между собой дам? Ладу повел себя еще хуже – он отказался от нее, сказал, что ему и в голову не пришло бы вербовать такую вертихвостку и болтушку… Как же им обоим не стыдно?