Михаил Скобелев - Стою за правду и за армию! Страница 81

– Вы не особенно-то радуйтесь, – заметил ему на это Скобелев. – Ваш полк я постоянно буду посылать вперед вместо стрелков, так как ружья теперь у вас гораздо лучше, чем в остальной пехоте…

– Что ж, я очень рад буду этому, ваше превосходительство! – совершенно спокойно отвечал Панютин.

Скобелев хотел перевооружить этими прекрасными ружьями всю свою дивизию, но побоялся, что снабжение патронами встретит некоторое затруднение.

– Вы смотрите, – сказал он на прощанье Панютину, – позаботьтесь, чтобы патронов было достаточно, а также не забудьте насчет вьюков!

В Плевне к Скобелеву заезжал прощаться корреспондент американской газеты «Нью-Йорк Геральд» Мак-Гахан[211], друг Михаила Дмитриевича еще по Хивинской экспедиции[212]. Он бывал еще у нас на Зеленых горах и проводил там целые дни. В штабе нашем он приобрел общее расположение, как чрезвычайно симпатичная, правдивая и трудолюбивая личность.

– Заехал к вам попрощаться, – обратился к нам Мак-Гахан, – теперь у вас делать нечего. Поеду в Бухарест, отошлю свои корреспонденции, а затем отправлюсь на Шипку, к Радецкому.

Мы расстались с ним самым дружеским образом и просили скорее возвращаться снова к нам. Вообще, Мак-Гахан сильно выделялся из среды других корреспондентов, которые нередко, собравшись вместе, говорили совсем не то, что хотели писать и что думали, стараясь как бы провести один другого… Мы, посторонние наблюдатели, часто от души хохотали над их дипломатическими маневрами друг перед другом.

Утром 5-го мы проснулись и с удовольствием увидели на крышах снег, выпавший за ночь и прикрывший хотя немного те безобразные картины, которые были на улицах и площадях. Невольно вспомнилась русская зима, санки, тройки, Масленица, блины… Но как далеко все это было от действительности!.. В этот день Скобелев уехал в главную квартиру и вернулся довольный, сияющий.

– Ну, господа, – сказал он, слезая с коня, – привез радостные вести: послезавтра выступаем на Шипку. Снова побываем в Ловче, а там через Сельви в Габрово…

Мы все, конечно, вполне разделяли радостное настроение своего любимого вождя: сидеть без дела в Плевне было довольно скучно, и мы с нетерпением жаждали новой боевой деятельности… Странным покажется мирному гражданину это желание! Желать снова подставлять лоб под пулю, снова рисковать своею жизнью, здоровьем! А между тем в большинстве случаев это так бывает! По крайней мере, я за себя и за своих товарищей ручаюсь в этом!

В штабе у нас закипела письменная работа: предписания, рапорты, отношения – все это спешно рассылалось во все стороны. В полках и батареях энергично готовились к выступлению. И надо отдать справедливость, что, благодаря распорядительности Скобелева, Куропаткина и полковых командиров лихой 16-й дивизии, а также частной благотворительности русских патриотов (особенно московских купцов) и Красному Кресту, люди были прекрасно снабжены всем необходимым. Самым необходимым, конечно, являлась теплая одежда и полушубки, так как предстоял тяжелый зимний переход через горы по ужасным дорогам или, вернее, без всяких дорог. Даже предметы роскоши – табак, чай, водка и прочее – все это было поровну разделено на полки и батареи[213].

Накануне выступления мы провели вечер у А. Н. Куропаткина по случаю производства его в подполковники, а также дня ангела его родного брата, Нила Николаевича, батарейного командира, такого же симпатичного, как и Алексей Николаевич. Здесь собрались все штабные, все полковые и батарейные командиры – все это зеленогорские деятели. Далеко за полночь затянулась трапеза в самой оживленной, дружеской беседе. Много было произнесено горячих задушевных тостов, захватывавших каждого за самую чувствительную струнку сердца, много было теплых пожеланий и, наконец, веселых, остроумных рассказов, от которых все общество дружно хохотало. Особенно оживлял всех Всеволод Федорович Панютин, командир Углицкого полка.

Вечер закончился танцами и песнями. Товарищ мой, тоже ординарец Владикавказского полка, сотник Хоранов, очень искусно протанцевал свой национальный танец – лезгинку. Вся хохотали и дружно аплодировали ему. Затем он затянул какую-то невозможную, монотонную кавказскую песню и при этом строил такие забавные рожи и, жестикулируя руками, испускал такие дивные звуки, что все мы буквально хватались за животики…

– Ну, пора и по домам, господа, – сказал, наконец, Михаил Дмитриевич, вставая и зевнув. – Завтра в поход – на Шипку!

Веселые и довольные вечером, разбрелись мы по своим временным жилищам, и я в последний раз уснул богатырским сном в объятиях исторической, кровавой Плевны, поглотившей столько тысяч русских жизней.

В отряд Скобелева входили, кроме 16-й дивизии (полки: Владимирский, Суздальский, Углицкий и Казанский) с артиллерией, еще стрелковый батальон, болгарская дружина, Донской казачий 9-й полк ([полковника А.] Нагибина), и сотня уральцев[214] (войсковой старшина Кирилов). Порядок движения и время выступления были определены еще с вечера диспозициями, и рано утром колонны потянулись из Плевны по Ловчинскому шоссе через те самые Зеленые горы, которые так долго служили ареной для кровавого турнира креста с полумесяцем.

До рассвета еще вскочили мы на ноги и вышли на двор. Скобелев уже оделся и оживленно о чем-то разговаривал с Куропаткиным. Чистое, голубое небо, тихое, слегка морозное утро и только что поднявшееся над горами солнце, заигравшее серебристым светом по рыхлому снеговому покрову на окрестных полях и крышах плевненских домов, – все это вполне гармонировало с нашим веселым душевным настроением. Полною грудью вдыхая этот здоровый утренний воздух, мы подошли к лошадям, которых держали под уздцы казаки. Везде слышались смех, шутки, остроты. Отряд весело вытянулся в походную кишку.

– На подмогу к янаралу Радецкому, значит, на гору Шипку. Что ж, это можно! Отчего не пособить товаришшам! – слышались замечания между солдатиками.

– А ежели, брат, у них другой Осман там появится? – спрашивал молодой солдатик другого, более опытного. – Что тогда?

– Что ж, и его заберем. Теперь, брат, мы знаем, как и брать! Ученые стали!

Отряд мало-помалу вытянулся по шоссе, и двинулись обозы.

Между тем Скобелеву подали коня. Быстро вскочил он на него и обратился к нам, предварительно поздоровавшись с каждым за руку:

– Ну, господа, едем! Слава Богу, наконец мы покидаем эту проклятую Плевну. На Шипке, Бог даст, будет счастливее…

Скобелев был необычайно весел, оживлен, со всеми шутил, смеялся и вспоминал разные эпизоды из обороны Зеленых гор. Только проезжая мимо редутов своего имени (Скобелева № 1 и 2), с которыми связаны были воспоминания о славных наших атаках и еще более геройской обороне этих кровавых мест, чело Скобелева сильно омрачилось. Он снял шапку и набожно три раза перекрестился. Вся свита его сделала то же.