Вячеслав Лопатин - Суворов Страница 81

Без малейшей критики повторил анекдот и А.Ф. Петрушевский. Его не смутил факт, что никто из находившихся в ставке Потемкина генералов и офицеров не заметил такого из ряда вон выходящего события, как ссора Суворова с самим главнокомандующим. До публикации 1817 года никто о размолвке в Яссах не слыхал. Жизнеописатель полководца чувствовал неправдоподобность анекдота и всё же попытался объяснить выходку измаильского героя психологическим просчетом: Суворов совершил выдающийся подвиг, на который можно отважиться только раз в жизни, и приехал к Потемкину новым человеком, а тот остался верен прежнему дружескому тону, вот и случилась размолвка.

Советских авторов такое объяснение не устраивало. «Потемкин обомлел. Подобного тона он никак не ожидал, — читаем у самого растиражированного биографа Суворова К. Осипова. — Они молча ходили по залу; ни тот ни другой не могли найти слов. Наконец Суворов откланялся и вышел. Это была его последняя встреча с князем Таврическим… Пять минут независимого поведения дорого обошлись Суворову… Екатерининская эпоха еще раз зло посмеялась над ним. Суворову горше, чем когда бы то ни было, было суждено почувствовать, что недовольство фаворита значит для царицы больше, чем любые подвиги полководца… Суворов выехал в Петербург. Потемкинские эстафеты опередили его. Он был принят очень холодно». Абтор, видимо, даже не подозревал о том, что по приезде в столицу Александр Васильевич и Григорий Александрович не раз встречались на официальных приемах.

Анонимный анекдот является позднейшей выдумкой[19]. Кстати, еще в 1841 году известный русский военный историк Александр Васильевич Висковатов в работе «Сведения о князе Потемкине» заметил: «Должно ли после сих слов и после всех знаков веры Потемкина в воинские дарования Суворова согласиться с преданием, что он завидовал Рымникскому и препятствовал ему получить должную награду? Прибавим к тому, что Суворов и не был обижен: важный в то время чин Подполковника Лейб-Гвардии Преображенского полка и выбитая в его честь золотая медаль были наградами, полученными им от Императрицы за Измаильский подвиг».

Полным вымыслом являются ссылки биографов Суворова на «эстафеты разгневанного временщика», которые якобы помешали герою получить фельдмаршальский жезл. Донесения, опередившие приезд измаильского победителя в столицу, были опубликованы в «Санкт-Петербургских ведомостях» вскоре после штурма крепости. «Не Измаил, но армия турецкая, состоящая в 30 с лишком тысячах, истреблена в укреплениях пространных, — говорилось в первом донесении Потемкина Екатерине. — Храбрый Генерал Граф Суворов-Рымникский избран был мною к сему предприятию». А вот отрывок из второго донесения: «Отдав справедливость исполнившим долг свой военачальникам, не могу я достойной прописать похвалы искусству, неустрашимости и добрым распоряжениям главного в сем деле вождя Графа Суворова-Рымникского. Его неустрашимость, бдение и прозорливость всюду содействовали сражающимся, всюду ободряли изнемогающих и, направляя удары, обращавшие вотще неприятельскую оборону, совершили славную сию победу». Таким образом, миф о размолвке Суворова с Потемкиным должен быть вычеркнут из биографии великого полководца.

Нельзя не остановиться на еще одной фальсификации. Западные историки выставляют Суворову очень строгий счет за Измаил, обвиняя его в чрезмерной жестокости. О кровавом штурме сразу же стала писать европейская пресса. Особенно усердствовали журналисты революционной Франции. В дни якобинского террора, унесшего жизни десятков тысяч французов, эти «разбойники пера» проклинали русского полководца за кровь «несчастных жертв», пролитую в Измаиле. Играя словами, они сравнивали Суворова с беспощадным султаном Марокко Мулаем Исмаилом ибн Шерифом (1672—1727), изгнавшим из страны европейцев.

В начале XIX века великий английский поэт лорд Байрон в своем сатирическом эпосе, поэме «Дон Жуан», описал «измаильскую эскаладу»:

Суворов появлялся здесь и там,Смеясь, бранясь, муштруя, проверяя.(Признаться вам — Суворова я самБез колебаний чудом называю!)То прост, то горд, то ласков, то упрям.То шуткою, то верой ободряя.То арлекин, то Марс, то Мом,Он гением блистал в бою любом.

Советские биографы полководца часто цитировали эти строки, стыдливо скрывая продолжение:

Суворов в этот день превосходилТимура и, пожалуй, Чингисхана:Он созерцал горящий ИзмаилИ слушал вопли вражеского стана;Царице он депешу сочинилРукой окровавленной, как ни странно —Стихами: «Слава Богу, слава Вам! —Писал он. — Крепость взята, и я там!»Двустишье это, мнится мне, страшнееМогучих слов «Мене, Мене, Текел!»,Которые, от ужаса бледнея,Избранник Даниил уразумел.Но сам пророк великой ИудеиНад бедствием смеяться не посмел.А этот рифмоплет — Нерону пара! —Еще острил при зареве пожара[20].

Приведя библейский рассказ о страшной гибели Вавилона, предсказанной пророком Даниилом, и повторив ходячий анекдот о стихотворном донесении Суворова по случаю взятия турецкой крепости Туртукай, британский лорд отнес русского полководца к самым жестоким деятелям мировой истории. Суворов «не острил при зареве пожара». Его донесения шли не царице, а, как положено, главнокомандующему:

«Простите, сам не пишу: глаза от дыму болят. Легло наших героев сухопутных с флотскими за отечество до двух тысяч, а раненых больше. Варваров, получавших провиант, до 40 000, но числом менее того; в полону при разных пашах и чиновниках около трех, а всех душ до пяти тысяч. Протчие погибли… Трофей — больших и малых пушек ныне около 200 и знамен до 200, должно быть больше. Победоносное войско подносит Вашей Светлости городские ключи».

Казалось бы, грандиозная победа должна была ускорить окончание войны. Но вышло иначе: союзники султана заверили его, что, если Россия не заключит мир на условии сохранения статус-кво, против нее двинутся британский флот и прусская армия.

В период зимнего затишья Потемкин и Суворов отправились в Петербург. Там между ними и произошел конфликт, совершенно искаженный биографами великого полководца. И виноват в нем был измаильский победитель.

ПОСЛЕ ИЗМАИЛА

Четвертого марта 1791 года в камер-фурьерском церемониальном журнале появилась запись: «В 11 часу утра… приехал ко двору и имел счастие представиться пред Ее Императорским Величеством во внутренних Ея Величества покоях прибывший накануне из главной армии Господин Генерал-Аншеф Граф Александр Васильевич Суворов-Рымникский, который потом около полудня, для отдания всенижайшего поклона, был у Их Императорских Высочеств Государя Цесаревича и Государыни Великой Княгини и у Государей Великих Князей».