Алексей Гастев - Леонардо да Винчи Страница 82

В отсутствие Леонардо число его подражателей в Милане и всей области Ломбардия быстро увеличивалось; при этом ради озорства или выгоды некоторые приписывали свои произведения Мастеру, и обман оставался нераскрытым, настолько другой раз оказывался удачен. Бернардино Луини, наполовину грек, наполовину миланец – а это дает хитроумие и сообразительность страшные, – воспользовался картоном со св. Семейством и Иоанном Крестителем, остававшимся на хранении у одного миланского дворянина, и расписал доску, тщательно следуя приемам и способам Мастера. Когда тот увидел работу Бернардино, то в удивлении воскликнул, что сам он не сделал бы лучше.

В течение года, который в нарушение условленного с Синьорией срока Леонардо оставался в Ломбардии, он написал для наместника Леду с близнецами-диоскурами, только вылупившимися из яиц, снесенных ею от чудесной связи с Юпитером. Миланские живописцы все как с ума посходили от восхищения и зависти к этой картине, и многие добивались сделать копию. Прежде дремавшие, как ленивые извозчики, здешние мастера теперь пробудились и взялись хлестать лошадей: опережая один другого, они обратились к новизне Леонардо с его исключительной терпкостью и странными фантазиями. То же самое произошло с заказчиками – миланский вельможа непременно желал, чтобы навстречу какому-нибудь посетителю из мглы гардеробной или другого темноватого помещения улыбалась соблазнительная химера, имя которой прикрепилось к подобного рода произведениям из-за их двойственности и даже тройственности и многосмыслия: химера имела три головы. Тут же латинское или греческое перепуталось с христианским, а что касается третьего, оно не может быть приписано никому и принадлежит Леонардо.

В Милане ожидали короля Людовика, и когда он явился, то в восхищении от выдумок Мастера, как нельзя лучше украсившего торжественную процессию и длившийся три дня праздник, предоставил ему жалованье королевского живописца вместе с доходом от части городского канала у Сан Кристофоро и разрешением производить там исследования и опыты с текущей водой. Людовик затем обратился к нотариусам за восстановлением прав Леонардо на виноградник у Верчельских ворот, но это дело оказалось более трудным, поскольку противоречило королевскому указу о конфискациях. С другой стороны, более чем двадцатилетней давности тяжбу с монахами св. Зачатия королю удалось прекратить, перекупив «Мадонну в скалах» за сумму, значительно большую указанной в договоре, монахи же получили другую Мадонну, исправленное повторение прежней. Лицо коленопреклоненного ангела здесь не имело настолько лукавого выражения и отсутствовал указующий жест, в котором настоятель усматривал неприличный намек на флорентийское происхождение Мастера. Зато появились полагающиеся святым персонажам венцы или сияние – таким образом, тяжущиеся стороны согласились к обоюдному удовольствию, не потерпев другого убытка помимо времени, истраченного на крючкотворство. А повторение «Мадонны в скалах» под присмотром и по указаниям Мастера почти целиком исполнил Амброджо да Предис: вторично судьба взяла его когтями, как Ганимеда, подняла к небу и пронесла на далекое расстояние. С доступной пролетающим птицам точки он увидел раскинувшуюся внизу землю и глотнул воздуху, достающегося обычно лишь ангелам, этим птицам и Мастеру. Ведь когда Леонардо кого-нибудь забирает с собой в верхние области, этот человек за короткое время может создать превосходную вещь. Поэтому не следует удивляться, отчего посредственному живописцу, как Амброджо да Предис, далась подобная вещь, а что в других обстоятельствах он остается довольно посредственным, как и прежде, это находит аналогию в Аристотелевой физике, где соприкосновение движимого тела с его движителем является необходимым условием движения. Между тем у другого живописца или скульптора, скажем, у Кристофоро даль Гоббо, когда вселяется в него импульс Мастера, переворачивается все существо; и может, он в глаза не видел своего обожаемого, но уверенно направляется к цели и движение не затухает, а это хорошо согласуется с новейшим представлением об инерции тяжести. Если же Леонардо застал население Милана отчасти ему подчинившимся и повинующимся, как в дни императорской свадьбы или даже еще послушнее, на это срабатывал оставшийся сильнейший импульс Коня, когда люди покидали Корте Веккио, где чудовище, сбросившее доски сарая, заменяющие ему одежды, давало себя посмотреть, будто бы оглушенные ударом. Некоторым наиболее впечатлительным еще и теперь воздух в отдалении внезапно представлялся колеблющимся, как при землетрясении или в сильную жару, и мерещился Конь: хотя знаменитая статуя непоправимо разрушена, земля сотрясается от ее страшного хода. Если же упомянутый Кристофоро даль Гоббо, скульптор, изготовивший гробницу с фигурами герцога Моро и герцогини Беатриче, помещенную в ризнице монастыря делла Грацие, избегая придавать фигурам больше движения, так как считал, что они от этого развалятся, и, работая по старине, до сорока лет не менялся, трудно понять, чего здесь больше – упрямства или тупости. Но, как это бывает у подобных людей, спустя больше десятилетия после знаменитой экспозиции Коня в Корте Веккио Кристофоро словно бы осенило или ударило, и он настолько принял новизну, что служащие Собора поместили его «Еву» в наиболее темном углу, опасаясь соблазна для верующих, так далеко она выдвинула бедро в контрапосте.

И все же никто не может следовать Мастеру всюду, куда обращаются его любопытство и изобретательность: для этого следовало бы находиться одновременно в разных местах. Оставшись, когда король покинул Милан и возвратился во Францию, всецело под покровительством наместника, полюбившего его, можно сказать, как родного отца, Леонардо устраивал этому наместнику все развлечения, какие только мог придумать.

При помощи мельницы произведу я ветер в любое время и заставлю подняться воду, бьющую ключом и свежую. Канал будет шириною с пол-локтя, с резервуарами, всегда прохладными, наполненными вином. И другая вода будет протекать по саду, орошая померанцы и лимонные деревья, насколько им это нужно. Также будет сделано при помощи мельницы много водопроводов по дому и источников в разных местах, и некий переход, где кто пройдет, отовсюду вода брызнет вверх, если кто пожелает снизу окатить женщин или кого другого, там проходящего. Сверху сделаем тончайшую медную сеть, которая покроет собой много разных видов птиц, – и вот у вас беспрерывная музыка вместе с благоуханием цветов на лимонных деревьях.

Между тем как Леонардо добивался разрешения тяжбы о конфискованном французской администрацией винограднике у Верчельских ворот, где он намеревался поставить дом для жилья и отдельно лабораторию, наместник маршал де Шомон позволил ему – впредь до подыскания другого удобного пристанища – находиться в своей резиденции в приходе св. Вавилы. И Леонардо там пользовался всеми преимуществами, которые достаются высокопоставленным сановникам в повседневной жизни, в виде почтительной и быстрой прислуги, нарочно доставленной из Франции, и всего остального. Что касается широты и свободы в выборе занятий – где еще Мастер имеет возможность распоряжаться своим дарованием словно многострунного арфой, произвольно дотрагиваясь то здесь, то там, извлекая приятнейшие звучания или внезапно пробегая проворными пальцами по струнам снизу доверху?

Но если Мастер покидает Флоренцию ввиду неизбежной, хотя об этом достоверно известно ему одному, гибели живописи в зале Совета в Палаццо, а больше из-за придирок и несправедливости гонфалоньера, невыносимых от земляка, тогда как от иностранца большее терпят и не обижаются, каково все же ему находиться в Милане, где под сводами городских ворот еще недавно были развешаны и раскачивались ветром останки его задушевного приятеля Джакопо Андреа Феррарского, разрозненные топором палача? Каково ему видеть освежаемые частыми дождями и хорошо заметные среди мостящих улицы камней, подобные каплям крови, улики другого ужасного преступления – обломки частей или отдельных скорлуп глиняной литейной формы, откуда должно было вылупиться переделанное в бронзу изделие, а в действительности произошли многочисленные леонардески? И этот изменник маршал Тривульцио, равнодушный к бесчинству расстреливающих драгоценную статую гасконцев и больше огорчавшийся пропажей латинского Курция, которого таскал за собой в седельной сумке, теперь сообщает о намерении соорудить для себя памятник или надгробие в этом роде, хотя меньших размеров!

Кажется, прав тот мудрец, который считает, что великому человеку вместе с другими преимуществами судьба дарует исключительную способность забвения или умышленной слепоты, помогающую ему сохранить спокойствие духа перед лицом ужасных несчастий, поражающих всех без разбора. И вот уже воображение Мастера колеблется между скачущей фигурой коня и спокойно идущей, склоняясь к изначальному проекту, приготовленному в свое время для Сфорца, хотя с изменениями: кто прежде имел вид гордого всадника, теперь простирается ниц, и копыта поднятой на дыбы его неприятелем лошади ему угрожают, в то время как остальные из Сфорца, его родственники, в виде пленных воинов привязаны к окружающим основание памятника колоннам и сгибаются под тяжестью антаблемента.