Федор Углов - Под белой мантией Страница 83

Мы незаметно проговорили три часа. Он оказался из числа тех энтузиастов, кто доподлинно «горит на работе». И у него как раз заканчивалась долгая поэтапная борьба за жизнь и здоровье человека, судьба которого, как и проводимое лечение, были уникальными. Естественно, я не мог не заинтересоваться подробностями.

Василий Карлович достал из стола письма и документы.

— Всё началось с этого письма. Оно заслуживает того, чтобы его прочитать полностью.

Письмо и правда было нерядовым. Приведу его с некоторыми сокращениями.

«Уважаемый Василий Карлович!

Зная об уникальных операциях, которые вы делаете, я решилась обратиться к вам с просьбой, довольно необычной, и с надеждой на то, что вы можете мне помочь. Дело в том, что я совершенно здорова, но у меня есть такие дефекты, из-за которых не хочется жить: у меня грубый мужской голос — слишком басовитый даже для мужчин, и во время улыбки невольно образуется кривизна рта. Родные мне говорят: живи ты со своими дефектами и не морочь голову врачам, но я с этим не мирюсь и обращаюсь то к одному врачу, то к другому. Все они мне сочувствуют и повторяют примерно одно и то же: показания недостаточно серьёзные для операций, к тому же в нашем городе нет такого специалиста, который бы с уверенностью за них взялся.

Я понимаю: дефекты мои действительно таковы, что с ними можно жить, и я бы смирилась, и жила бы, работала, и, может быть, по-своему была бы счастлива… Но… Ещё в школе, в десятом классе, я полюбила человека… Он тоже ко мне неравнодушен; во всяком случае, мне так кажется. Однажды на молодёжной пирушке, выпив вина, он долго смотрел на меня и сказал: «Вот пара мне!.. Если бы…» И здесь он махнул рукой и отвернулся. Я тотчас же поняла его. Меня бросило в жар. И это был момент, когда я решилась добиваться исправления своих врождённых дефектов. Ну скажите, доктор: разве это невозможно? Разве это уж так сложно? У нас сегодня заменяют органы, подшивают человеку новые почки, клапаны сердца, — неужели врачи бессильны?

В последнее время я так мучаюсь, что стала подумывать о самоубийстве. И во мне окрепло твёрдое решение: если врачи ни помогут, я уйду из жизни. Не подумайте, что я вас пугаю, шантажирую — нет, вы меня не знаете, я вас тоже — я никому не скажу, что писала вам. Но поймите меня, ради Бога: помогите!

Христина К.».

— И что же вы ей ответили?

— Приезжайте! И она приехала. И я произвёл восемь операций. Хотите, позову её и вы с ней познакомитесь?

Через несколько минут в кабинет профессора вошла девушка лет двадцати трёх, в шёлковом цветастом халате, стройная, тёмноволосая, с чёрными умными глазами — на редкость красивая Это был тип южноукраинской женщины со славянскими чертами, горячим темпераментом.

Христина с достоинством поклонилась и чуть заметно покраснела, почуяв интерес к себе постороннего человека.

Мне, однако, хотелось поскорее увидеть её улыбку, услышать голос. Опытным глазом я различил на лице два следа от шрамов и три белесоватые ниточки в нижней части шеи — свидетельства ювелирной работы хирурга, точных, деликатных швов.

Василий Карлович представил меня:

— Это академик Углов. Он хотел бы поговорить с тобой.

Я спросил:

— Как чувствуете себя, Христина?

— Ничего. Благодарю вас. Мне сейчас хорошо. Женственно и красиво звучал голос. Она улыбнулась, и улыбка её была прекрасной.

— Вам теперь хоть на сцену, — я был в искреннем восхищении.

— Василий Карлович сделал для меня всё возможное. Век ему буду благодарна.

Чтобы не смущать девушку, мы её отпустили, а сами сидели некоторое время молча, думая о превратностях судьбы и о гуманном характере нашей профессии.

— Все хлопоты уже позади, но тогда… О-о, это целая история! При осмотре и обследовании мы пришли к выводу, что нужны семь или восемь операций — в том числе две-три пластические, с болезненной и сложной пересадкой тканей от одних частей тела к другим. Сложно, громоздко, никаких гарантий на успех. А ко всему прочему не было ещё и серьёзных показаний, то есть ни опасности для жизни, ни болей, мешающих жить и работать, — ничего такого не было.

И я собрался отказать. Пригласив больную, по возможности мягко изложил свои аргументы. Христина слушала внимательно, спокойно и так же спокойно сказала:

— Опасность для жизни есть. Я лишу себя жизни.

— Ну, знаете!..

Она смотрела на меня печально и серьёзно. Я понял: это не угроза, не пустые слова. Она действительно так поступит, и тогда я буду винить только себя. Попытался действовать убеждением: исправить все дефекты — вещь практически невыполнимая, требуется полная реконструкция горла. Этого никто не делал, в литературе не описано. Предстоит не одна, а много операций. Каждая связана с неизведанным риском.

— Я согласна на любые операции и любой риск. Мне невыносима моя жизнь, — повторяла она. — Я стерплю все, лишь бы вы от меня не отступились.

— Ну хорошо, если я даже возьмусь, всё равно нет уверенности в том, что лечение принесёт результат. Пойдем на риск и причиним вам страдание, а цели не добьёмся. И голос останется таким же, да и кривизну рта не совсем удастся исправить.

— Меня не пугают ни операции, ни боль, ни неудача. Не пугает даже самый плохой исход. Всё лучше, чем моё теперешнее положение.

Я посоветовал ей показаться психиатру. Христина заметно погрустнела.

— Конечно, я не могу вас силой заставить меня оперировать. И раз я к вам обратилась, то строго выполню ваши рекомендации. И насчёт психиатра — тоже. Но, — добавила она, — если всё-таки я себя не пересилю, разрешите мне снова обратиться к вам?

Я дал согласие, и на том мы расстались.

Мысли об этой девушке не давали покоя. Её искренность, страстность, бесстрашие произвели на меня сильное впечатление. Всё больше и больше хотелось ей помочь.

Прочитал книги, статьи в научных журналах. Оказывается, аналогичные попытки были, и даже успешные, но при той или иной степени дефекта гортани, голосовых связок и мышц лица.

Здесь же аномалии серьёзные, и я не представлял, как от них можно полностью избавиться.

Христина старательно лечилась у психиатра. Он не поколебал её решимости. Она вновь приехала ко мне.

Как прикажете быть? Не прогонять же её из кабинета!..

Василий Карлович продолжал рассказывать:

— Единолично брать на себя ответственность я не имел права, Объяснив ситуацию, попросил создать официальную авторитетную комиссию. Комиссия придирчиво изучала вопрос. Специалисты беседовали с больной, уточняли анализы, смотрели руководства, консультировались с юристами и, наконец, вынесли заключение. Вот оно: