Александр Лавров - Андрей Белый Страница 87

Вновь к «юбилейной» теме Зайцев вернулся в ответном письме Иванову-Разумнику[677]:

Москва, 18 марта 1927

Старо-Конюшенный, д. 5, кв. 45.

Получил Ваше письмо и отвечаю — с некоторым запозданием — на Ваше письмо мне и одновременно Клавдии Ник<олаевне>.

Наше собрание состоится в начале апреля, будет вполне «кружковым», так что принять в нем участие представителям Ленинграда вряд ли представится возможность.

Я говорил с Кл<авдией> Ник<олаевной> и Алекс<еем> Серг<еевичем>[678] о книгах. Они согласны с тем, что Москва может ограничиться Пушкиным, а Гоголя пришлет Бор<ису> Николаевичу Ленинград. Это будет очень хорошо. Я готовлю небольшой сжатый доклад к нашему вечеру. Но сегодня вечером я как раз получил некоторые неблагоприятные сообщения о помещении, где мы предполагаем <со>браться, сообщения чисто технического характера. И <те>перь не знаю, как удастся осуществить наш вечер, <да>же в том небольшом объеме, как он задуман. Приветствий официальных не будет. Будем сидеть за <сто>лом и за чаем будем обмениваться воспоминаниями о далеких и близких временах.

Что касается библиографической книжки о Б. Н., то <Вы> подаете мне мысль подумать здесь о какой-нибудь книге, посвященной Б. Н., хотя это очень трудная <за>дача в наши дни.

Осенью, вернее летом — мы еще вернемся к вопросу о том, в какой форме общественно отметить 25-летие лит<ературной> деят<ельности> Бор<иса> Ник<олаевича>.

Если «Гоголя» будете посылать (а «Гоголь» лучше и нужнее Бор<ису> Ник<олаевичу>, чем «Достоевский»), то посылайте его на адрес Клавдии Ник<олаевны>.

О пишущей машинке будем думать.

Бор<ис> Ник<олаевич> очень занят «Москвой»[679]. Предполагаю <уви>деться с ним завтра или в воскресенье.

Крепко жму руку.

Чествование Андрея Белого в Москве прошло еще скромнее, чем задумывал Зайцев. В дневниковой записи за 7 апреля 1927 г. Белый зафиксировал: «День 25-летия литер<атурной> деятельности. Собрались: Моисеев. Трапезникова, Петровский, Е. Н., Галя, Даня, Татаринов»[680]. Все присутствовавшие — из круга московских друзей-антропософов, из них к литературной деятельности имел некоторое отношение лишь А. С. Петровский. На следующий день Белый и К. Н. Васильева выехали из Москвы в Грузию.

Единственным реальным результатом «юбилейных» хлопот друзей Белого могло стать издание библиографии его произведений. «Нашелся издатель, который хочет немедленно же издать книжку „Библиография произведений А. Белого“ — благо библиографию эту уже ряд лет составляет Д. М. Пинес и теперь уже заканчивает ее, — сообщал Иванов-Разумник Белому в письме от 20 февраля 1927 г. — Меня просят дать к этой книжке маленький вступительный очерк на тему „Об этапах творчества А. Белого“»[681]. Подразумеваемый здесь издатель — Ф. И. Седенко (П. Витязев), глава закрытого к тому времени (в 1926 г.) издательства «Колос», выпустившего в свет несколько книг Иванова-Разумника — и в том числе его книгу о Блоке и Андрее Белом «Вершины» (Пг., 1923). Д. М. Пинес трудился над составлением библиографии Андрея Белого упорно и кропотливо, занимаясь фронтальным просмотром периодики первых десятилетий XX в., и никак не мог поставить точку в этой работе[682]. Витязев тщетно призывал Пинеса: «Кончай работу об А. Белом. Приведи в порядок, что есть у тебя — и баста! Хватит! <…> Сдам в набор. Бумага лежит даром. Жду» (5 марта 1929 г.); «Торопись с библиографией, а то мы дойдем до такого момента, когда имя А. Белого станет запретным» (5 апреля 1929 г.)[683].

Библиография осталась неопубликованной и к следующему незамеченному юбилею Андрея Белого — к 50-летию со дня его рождения. 20 октября 1930 г. Пинес писал Белому: «Как жаль, что не удалось издать к этим дням библиографию Ваших работ (и библиографию о Вас), которую я прорабатывал долгое время, — вероятно, Вам и самому было бы любопытно взглянуть и вспомнить»[684]. Уже после смерти Белого, находясь в ссылке в Архангельске, Пинес все не терял надежды на опубликование своего труда. «У меня нет никакой уверенности в том, что библиография произведений Андрея Белого будет теперь напечатана, — писал он 21 декабря 1935 г. А. Г. Фомину. — Без меня, но большей частью по моим материалам, она была подготовлена (женою А. Б.) для предположенного собрания стихотворений — в изд<ательстве> „Academia“, в 1934 г. уже сверстанного. Но оно не появилось совсем. — М<ожет> б<ыть>, теперь удастся приложить библиографию к „Обзору литературного наследия Андрея Белого“, который должен появиться в выпуске „Литер<атурного> Наследства“, посвященном творчеству рус<ских> символистов. <…> Все же я взялся за дополнения, обработку и т. д. подготовленной ранее библиографии <…>»[685]. В обзор «Литературное наследство Андрея Белого»[686] включены многочисленные библиографические сведения, восходившие к разысканиям Пинеса. Авторами обзора обозначены К. Бугаева и А. Петровский. Имя Д. М. Пинеса по тем временам не могло появиться в печати: составитель библиографии произведений Андрея Белого и литературы о нем был в очередной раз арестован в феврале 1937 г. и по приговору тройки при УНКВД по Архангельской области расстрелян 27 октября 1937 г.[687].

«Производственный роман» — последний замысел Андрея Белого

В обзоре литературного наследства Андрея Белого, составленном при ближайшем участии вдовы писателя, К. Н. Бугаевой, сообщается: «Весною и летом 1933 г. Андрей Белый неоднократно говорил о новой для себя форме творчества: производственном романе. В одном из иллюстрированных журналов он прочел о предполагавшемся строительстве железной дороги через Мамисонский перевал и решил взять темой романа строительство этой дороги на определенном участке: Мамисонский перевал — Шови — Гори»[688]. О том же намерении (условие реализации которого — поездка на Кавказ) сообщает и сам Белый в письме к Г. А. Санникову от 28 июня 1933 г.: «…загорелось желание попробовать новой жизни (тут возможность и длительно жить на Кавказе, и материал для очерков, и искание новых форм для производственного романа)»[689].

Никаких следов конкретной работы над осуществлением этого — видимо, последнего из масштабных творческих проектов Белого (писатель скончался 8 января 1934 г.) — не выявлено. Тем не менее представляется правомерным сформулировать некоторые предположения относительно того, какие задачи пытался разрешить Белый в ходе реализации своего замысла и в каких образно-смысловых контурах этот замысел мог воплотиться, какой круг идей и представлений он прямо или косвенно затрагивал. Осознавая всю неизбежную гипотетичность подобного подхода, укажем, однако, — в качестве методологического ориентира — на некоторые вполне убедительные попытки описания семантико-ассоциативного поля, в пространстве которого прогнозировалось осуществление неосуществленного, — и прежде всего на реконструкцию пушкинского драматического замысла «Иисус», предпринятую Ю. М. Лотманом.[690]