Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907 Страница 88

31_____

Уходил на почту отсылать «Черта»{424}. Написал письма Судейкину и Ремизовым, приглашая их на четверг{425}. Пришла неожиданно Екат<ерина> Апол<лоновна>, но я поехал все-таки к Сомову раньше ее ухода. Там были Званцевы, Анна Андреев<на>, Добужинские, Лебедевы и Нувель. Было довольно скучно. К<онстантин> А<ндреевич> мне сообщил последнюю новость, рассказанную ему Вилькиной, что Сомов отбил меня от Нувель. И вообще там много про меня говорили. Сомов ожидал, что я влюблюсь в Судейкина, и не упал в обморок, стал его хвалить, одобрять мой вкус, но все-таки показался обиженным. Втроем было мило болтать как прежде, хотя денег у меня и нет.

1_____

Написал письмо Судейкину, никуда не выходя написал все «Лето» и новый номер музыки к «Весне». Сережа на суд Гафиситов не пошел. К Ивановым пришел Юраша, которого насилу удалось спровадить. Издания Ивановых выйдут в очень скором времени, но мне не хочется причисляться к «яровым» поэтам. Мне было очень весело, я все танцовал, Диотима спросила о моей радости и сказала, что она знает, первая буква «С», вторая «У», что она со мной говорила на извозчике о нем после первого вечера у Коммиссарж<евской> и тогда же предположила; потом слышала, что он был у меня, что «Весна» посвящается ему, о чем не без некоторого негодования сообщил ей Городецкий, потом моя радость — и вот она все знает. Сначала судили Сережу и Renouveau; к первому отнеслись довольно строго и по заслугам, раз он сам не дорожит, не стремится и не проникся до того, что мог не пойти просто потому, что боялся скуки и гнева Диотимы. Второй вывернулся. Были в костюмах, но диваны слишком далеки. Предложили новых: Гофмана, Сабашникову и Судейкина. Сомов говорил, что думает и верит, что я буду продолжать его любить, но секретничает о чем-то с Renouveau о предосудительном, за что я сержусь на Вальтера Федоровича. Городецкий написал отличные стихи.

2_____

Сегодня я узнал сладость нового первого поцелуя тайком. Поцелуи Сомова были несколько обесценены Гафизом, поцелуи Павлика и других как-то сразу были не первыми, а теперь в столовой, между гостиной, где говорили гости, и коридором, где шел Феофилактов, смотря, улыбаясь, друг на друга, мы вдруг сладко и долго поцеловались, боязливо и нежно. Фразы были какие-то приторные и ничтожные, что-то вроде: «Неужели вы меня любите?», «Какая радость» и т. д., но я не помню такого впечатления первости и настоящей комедии любви, как вчера. Утром неожиданно приехал Павлик, не взятый на службу, посвежевший, без копейки, грозимый быть прогнанным с квартиры в воскресенье. Какой ужас! что я буду с ним делать? Накажу и Насте не пускать его, раз Антон не действует. Вышел с ним в Апраксин, но Иов никаких денег не дал. Несчастный Павлик расстался со мною на Невском, мне очень жаль его, но что же делать, я сам страшно стеснен, и я рад, что я не люблю его, а то бы еще больше, но одинаково бесполезно мучился бы. Первый пришел Феофилактов, один, говоря, что Судейкин приедет позднее. Были Волошины, Ремизовы, Тамамшевы, Сомов, Верховский и, уже почти безнадежный, вдруг — он, Сергей Юрьевич. Я бы<л> сначала нервен, не в духе, нелюбезен; с приходом Судейкина, после его поцелуев, я был счастлив, но тоже нервен. Феофил<актов> оставался долго, до шестого часа, беседуя по душе и хорошо; когда Судейкин уходил, Феоф<илактов> уговаривал его остаться, говоря, что не будет нам мешать. На прощанье я опять поцеловался, но уже официально. Феофилактов говорил, что музыка — «Весна» и т. д. может быть вещью следующего сезона, с рисунками и т. д. Судейкина; что Поляков и Брюсов мои наиболее верные и искренние поклонники, что «Крылья», вероятно, возможны отдельной книжкой, что там очень расположены ко мне и т. п. Вчера я попробовал повести интригу просто, чтобы посмотреть, что выйдет, а именно стал говорить Судейкину, что как жаль, что небольшой хор к «С<естре> Беатрисе» поручили Сенилову, а не мне, что он напишет хорошую, но не стильную музыку, наруша этим его création[197], его постановку, я же отлично понял и сделал бы что-нибудь очень простое и примитивное. Он был этим очень взволнован, т. к. ничего не слыхал. Если что-нибудь выйдет, то я откажусь и разыграю благородство, мне важно желание попасть в постановку Судейкина. Мейерхольд просил повидаться насчет исполнения «Весны» в одну из суббот.

3_____

Сидел дома, писал музыку, Павлика приказал не пускать. Феофилактов передавал разные поручения от Судейкина; поехали на вокзал, куда вскоре пришел и Сережа, хотевший ехать к Верховскому со мною. Феофилактов очень выигрывает при ближайшем знакомстве, он очень прост и искрен. Была теплая, обманно весенняя погода, навевающая истому и оживление вместе, любовь и меланхолию. Ночью теплый морской ветер принес какое-то веянье Александрии. У Верховского были Блок, Иванов, Аничков и не уехавший еще Брюсов. Читали стихи. Брюсов меня успокоил, не беспокоившегося, положим, что «Люб<овь> эт<ого> л<ета>» будет целиком в феврале, если хочу ждать номера Судейкина — то несколько позже. Вчера Аннибал спрашивала Брюсова о Сергее Юрьев<иче>, и тот сказал, что это — лучший из московских художников. Это меня обрадовало больше, чем если бы похвалили меня самого. Я не могу забыть, как сладко он целуется. У «Скорпионов» затеян ряд книг Блока, Иванова, Белого, Соловьева, Верховского до января 1908<года>. Если бы взяли «Крылья», я был бы счастлив, если бы их пустили не в очередь, хотя и не тороплюсь с их появлением. Просто так, т. к. это было бы похоже на интригу. Я почему-то почти уверен в возможности появления нот «Весны» и т. д. в будущем сезоне. Назад ехать было приятно опять под теплыми наплывами оттепели. Как я был бы счастлив, если бы не деньги. Ну, не буду думать, попрошу аванс у Рябушинского. Я будто убаюкиваюсь каким-то блаженством; в эти года два прошло будто 20 лет. Особенно этот год; я никогда, может быть, не жил так интенсивно, и потом, я теперь влюблен, как давно не был, причем подходящ и уровень интересов и запросов.

4_____

Ходил к тете; чудный день; вести благоприятны: дело кончится в ноябре, денег тетя попросила у Шишмана и завтра даст ответ. Зашел к Казакову вспомнить старину, там все по-старому. Написал Судейкину и Рябушинскому. Получил приглашение от Сологуба. Все меня влечет к счастью, но как страшно давно не видел Сомова, и я не напрасно боялся приезда Нувель, секреты от меня, м<ожет> б<ыть>, главная причина моих griefs против него, хотя я очень друг ему. В концерте, кроме «современников», видел Сомовых, Ек<атерину> Ап<оллоновну>, Гржебина, Тамамшева, Коммиссаржевскую, Верховского Вадима. Гржебин очень звал в «Шиповник», где Щеголев прочтет новую драму Андреева, но Нувель звал нас к себе (Сомова, Серова, Нурока и меня); я после репетиции заеду, но вряд ли поедем в «Шиповник». Я совсем забыл, что во вторник меня звали Ремизовы. У Сомова был Павлик, просивший о месте, осведомленный об Судейкине, об Единьке и пр. Я решительно не помню, я ли ему все это разболтал или нет. Сомов посоветовал обратиться к Прок<опию> Степ<ановичу>. Пускай, мне это безразлично. Какой-то особый полудуховой звук старых инструментов, чистота, звон клавесина действовали очаровательно. Но когда заиграли ариетту «Bocca bella», на меня вдруг повеяло какой-то магией любви, хотя я и не очень люблю эту арию. Если бы это запел голос, я бы заплакал и закричал бы. Судейкин долго шел от меня с К<онстантином> Андр<еевичем> пешком и говорил довольно интимно, показавшись ему очень неглупым, но изнервленным и самоуверенным; лицом положительно нравится. Феофилактов ему показался симпатичным, наивным и не очень далеким. Сомов поехал к Боткиным, я с Ек<атериной> Ап<оллоновной> домой пить чай, после которого я ее провожал; погода теплая, но сырая. Спал отвратительно, все видел Судейкина больным, умирающим, со светящимся лицом.