Константин Деревянко - На трудных дорогах войны. Подвиг Одессы Страница 9

– Лучше бы вы подвергли меня аресту, чем такой книгой казнить.

– Наказывать вас – это вроде срывать зло. А книга Гюго вас воспитала на всю жизнь. Жду от вас образцовой работы.

Мой психологический прием сработал. Устинова словно подменили – дела в артиллерии пошли хорошо. За две кампании мы провели шесть артстрельб с высокой оценкой. Осенью 1933 года я убыл на Высшие артиллерийские классы.

И вот вновь в Ленинграде. Город похорошел, стал еще опрятнее и красивее.

Шел первый год второй пятилетки. Модернизировались знаменитые ленинградские заводы-гиганты, строились новые. Возводился фундамент социалистической экономики.

Ленинградскую партийную организацию возглавлял Сергей Миронович Киров. Мне посчастливилось присутствовать на собрании и слушать Кирова. Он говорил о пафосе созидательного труда ленинградцев и всего советского народа, строящего социализм. Говорил вдохновенно и убежденно. Я был взволнован его выступлением. И не мог представить, что вижу его в последний раз. Через год Кирова не стало.

На артиллерийских классах сплошная высшая математика – теория стрельбы, баллистика. Изучали также взрывчатые вещества, технологию производства орудий. Нас учили профессора Военно-морской академии, выдающиеся теоретики, авторы многочисленных трудов, В.А. Унковский, С.А. Венкстерн, Л.Г. Гончаров. Практику мы прошли на артиллерийском полигоне и морском артиллерийском заводе, а стрельбы – на черноморских крейсерах.

И я вновь на Черном море – артиллеристом эсминца «Дзержинский», которым командовал капитан 3-го ранга Н.М. Харламов (в будущем командующий флотом). Высокой партийности человек. Мудрый наставник. Не терпел обращения к матросу «на ты».

– Обращение «на ты» к подчиненному, – объяснял он, – есть выражение хамства и барства и разлагает революционную дисциплину. Сегодня вы к матросу «на ты» и приятельски хлопаете его по плечу, а завтра в тяжелой ситуации он не выполнит ваш боевой приказ. У нас есть великий пример для подражания – Владимир Ильич Ленин. Из уважения к личности и в целях поддержания правильных служебных взаимоотношений, для укрепления дисциплины, он обращался ко всем только «на вы».

Мое становление как артиллериста проходило под руководством флаг-артиллериста соединения эсминцев Владимира Сороко и под благотворным влиянием флагарта флота А. А. Рулля. В целях расширения наших познаний они как-то повезли нас, корабельных артиллеристов, на стрельбу 8-дюймовой береговой батареи № 10, которую возглавлял образцовый командир капитан А.И. Денненбург. И мы убедились, что нам, корабельным, есть чему поучиться у береговиков.

Значительным событием в жизни Черноморского флота тех лет явилось движение, развернувшееся под девизом «Борьба за первый залп», означавшее, что ты должен упредить противника в открытии артогня. Возглавили его командующий флотом И.К. Кожанов и флаг-артиллерист флота Рулль.

Под этим девизом мы и начали летнюю кампанию 1935 года, в течение которой провели четыре артстрельбы с высокими показателями. Одну из них – боевыми снарядами по берегу. Поправки выдавал береговой корректировочный пост. Этот опыт потом пригодился в обороне Одессы, когда мне пришлось организовывать артподдержку наших войск огнем кораблей.

Моя артиллерийская карьера внезапно оборвалась: получил назначение помощником командира эсминца «Петровский». Командиром его был капитан 3-го ранга Л. А. Владимирский (впоследствии командующий флотом), неустрашимый мореплаватель, безупречно управлявший кораблем. Во главе боевых частей корабля находились молодые лейтенанты – Николай Боярский, Василий Коровкин, Георгий Годлевский, Петр Шевченко. С ними предстояла большая работа. И только механики И. X. Факиров и А.П. Харчевни были опытными специалистами.

Моим ближайшим помощником по морской части был Федор Щечка, отменнейший боцман и храбрый моряк. Всем хорош, одна маленькая человеческая слабость за ним водилась – неумеренное честолюбие. Жил он на Северной стороне. Чтобы не терять времени, я давал ему командирский катер.

Однажды заходят ко мне два лейтенанта с эсминцев, только что прибывшие из училища, и возбужденно докладывают: «Возвращаемся с Северной стороны. Видим, стоит катер. Присели на пристани в ожидании хозяина. Подходит капитан второго ранга (четыре средние нашивки). Подскочили, отдали честь, а он, не останавливаясь, небрежно дал отмашку и бросил, не глядя на нас: “Вольно, братцы. Садитесь, сам таким был”. Мы – за ним: “Разрешите на вашем катере в Южную бухту?” – “Пожалуйста”. Каково же было наше удивление, когда старшина катера обратился к нему: “Товарищ боцман”. Мы присмотрелись к его нашивкам, а они, пожалуй, нечто среднее между узкими боцманскими и средними. И решили вам доложить о том, какую неуместную шутку он позволил».

Я поблагодарил лейтенантов, извинился за боцмана. Пошел к Щечке и попросил его показать новый китель. Пристыдил: «К вечеру перешить». И Щечка поубавил гонору.

И все-таки я до сих пор питаю нежные чувства к Федору Гавриловичу за его хозяйственность, за его умение поддерживать внешний вид корабля (а это визитная карточка), за неутомимость на походе и бдение. Мне с ним легко служилось. Ну а нашивки – это эпизод и всего лишь флотский юмор, без которого невозможно жить.

Тяжело служить помощником – он за многое в ответе. Командира считалось неприличным беспокоить, а помощника – можно: он для этого существует. До глубокой ночи дела, а с побудкой в шесть утра снова на ногах. Если хочешь скорее стать командиром корабля и исправно им управлять, будь усердным помощником командира. Следуя этому девизу, я увольнялся на берег к семье не чаще одного раза в неделю и видел сына Игоря только спящим. Так как командир и помощник не могут одновременно сходить с корабля, то совестливый старпом, уходя на берег, обычно не оставляет нерешенными срочные дела. А вообще-то командиры кораблей, уважавшие своих помощников, дорожившие их авторитетом (и своим покоем тоже), отвечали нетерпеливым: «Отложим решение вопроса до возвращения старпома на корабль».

Помощнику никак нельзя часто уходить на берег. Вернешься – твои дела не тронуты, тебя ждут. Вот почему нарком Военно-Морского Флота адмирал Н.Г. Кузнецов предложил записать в Корабельный устав статью: «Частое оставление корабля помощником командира несовместимо с должным несением его ответственных обязанностей». Было записано то, что мы давно уже практиковали.

Кто дорожит репутацией хорошего старпома и стремится стать толковым командиром, тот и сейчас следует этому славному правилу.

Опять не дано было мне долго послужить на одном корабле. По представлению командира бригады эсминцев капитана 1-го ранга Г.И. Левченко я был назначен командиром сторожевого корабля «Шквал».

Гордей Иванович страшно не любил сам частить на берег и нам твердил: «Корабль – дом, в море – дома». И в частых походах мы посетили и изучили все порты Черного моря. Эту практику продолжил и его преемник – капитан 1-го ранга М.З. Москаленко. Он до сих пор вспоминает один из штормовых походов.

Декабрь 1937 года. Вышли с базы три эсминца и «Шквал» концевым. Тепло. Штиль. Проходим Синоп. Я собрал матросов, свободных от вахты, и стал рассказывать им об историческом Синопском бое 1853 года, в котором русские под командованием Нахимова стяжали славу.

Только закончил рассказ – сигнал флагмана: «Курс 330 градусов». На Севастополь. И тут же радист вручил радиограмму со штормовым предупреждением: ожидается норд-ост десять баллов. Да оно и видно было: солнце садится за тучу – берегись, моряк, получишь бучу. Грозный прогноз, многовато даже для эсминцев, а тем более для сторожевика. Потому-то комбриг эсминцев Москаленко и поднял сигнал: «Ход 24 узла». Надо торопиться проскочить хотя бы середину моря. Ведь до Севастополя 200 миль.

Наука и веками наблюдаемые признаки точно предсказали. Через час лизнул легкий ветерок, за ним порыв и сразу шквальный рывок. И задуло, и понесло. Опустилась ночь. Замерили вертушкой силу ветра. 18 метров в секунду от норд-оста. Это 8 баллов. А вот и первый сильный удар волны в правый борт. За ним второй, третий. Корабль задрожал. От сильного крена на левый борт наполовину обнажился правый винт. Позвонил механик, просил уменьшить ход – сильно вибрирует корабль. Памятуя упорство в борьбе со стихией моих наставников Владимирского и Харламова, я помедлил: пусть люди оморячиваются. Да и не хотелось отставать от эсминцев.

Но вот ветер резко усилился. Уже 24 метра – 10 баллов. Это жестокий шторм. Волна, накрывая корабль, перехлестывала через него. Резко увеличилась бортовая качка и началась килевая. Корабль стало так бить, что пришлось уменьшить ход до 18 узлов, и мы начали отставать от эсминцев.

В шторм и днем мало приятного, а ночью, в темень, совсем неуютно. Море кипело. Ветер срывал верхушки волн, и в воздухе сплошной стеной неслась водяная пыль. Видимость нулевая. Даже на мостике едва различаем друг друга. Эсминцы скрылись за пеленой воды.